Птичий рынок

“Ты! Видишь? Морда твоя?..” – пояснил здесь Фёдор Михайлович и, подумав, добавил еще более убедительно: “Так что вот он, брат, каков ты…”, но кот завертлявился, отбиваясь, зарычал утробно и угрожающе. “Посмотри! – убеждал его Фёдор Михайлович, постукивая в стекло коленкой свободного пальца, поднося кота то ближе, то несколько наотлет: – Ты… ну? Ты! Видишь ты себя? Вот морда твоя. Понимаешь?” – и обида, что кот не хочет никак смотреть, воротится от объяснения, задевала Фёдор Михайловича, что-то знание его, котом отвергаемым, будоража…

Шел восьмой час холодного осеннего вечера. Пора, наверное, было ужинать. Но Фёдор Михайлович всё торчал у зеркала, поглощенный уроком своим, увещевая: “Посмотри же, дурак, хоть раз… Взгляни! Догадайся, а?! Э! Где тебе?.. Где те-бе! Ме да ме… вот и все что ты есть. Эх ты! Будешь ты смотреть или нет, скотина?!” – и так, не выпуская кота, прошел с ним в кухню, откромсав кусок “краковской”, вернулся в прихожую, поманил кота запахом к отражению. Колбасу держа пальцами меж носом кота и плоскостью, нос его отражающей, смотрел нетерпеливо и вопросительно, но кот смотрел в колбасу одну и по-прежнему утробно рычал.

Фёдор Михайлович укреплял кота так и сяк на столешнице, уцеплясь под мышки держал его, настойчиво и пытливо вглядываясь. Кот же смотрел в отражение Фёдор Михайловича угрюмо, облизывался, крутил нижней частью туловища с хвостом, словно был выше он разумом человеческого, и немыслимой глупостью казалось ему производимое с ним…

“Не снисходит, черт с ним…” – сам с собой заключил, теряя терпение, Фёдор Михайлович, отпуская кота на лапы, но тот отряхнулся до того презрительно, до того самоуверенно сделал дымом хвост, что от вида одного этого возмутилось всё человечество в Фёдор Михайловиче с новой силой и еще одна идея отличила его.

Он опять ухватил кота и понес его в ванную, где, достав из аптечного ящичка флакончик зеленки, щедро выплеснув себе в руки, замарал ошеломленно умолкнувшее животное и, вновь поднеся его к зеркалу, трижды постучав по стеклу, повторил… “Ты! Это ты… да пойми ты, ты! ТЫ! ПОНИМАЕШЬ?!” Кот скользнул было взглядом мимо указанного, но внезапно зрачки его сконцентрировались, отражая Фёдор Михайловича, расширились дочерна, лунно блеснули, и, резко дернувшись, выгнулся он дугою, завертелся вертелом, развернулся в воздухе чертом и, закрыв собою на миг отражение изумрудной воющей массой, толкнулся от Фёдор Михайловича когтями, изрыгая проклятия, и исчез.

“Увидал? Увидал!.. Увидал, скотина… Ну вот то-то, то-то же!..” – торжествующе произнес вслед исчезшему Фёдор Михайлович и еще долго стоял в раме зеркала, глядя с горделивой задумчивостью на располосованное, покрытое изумрудными пятнами свое отражение, разом всех высот достигнутых разумом человеческим, своим опытом приобщась.

Алексей Сальников Дома у дороги

Всё было примерно тогда как “Момент”, то есть много нужно было усилий, чтобы клей скрепил что-нибудь (почистить, обезжирить бензином, обработать наждачной бумагой, прижать поверхности и удерживать так в течение пары часов), но почти никогда ничего не держалось долго, просто разваливалось почти сразу, да и всё. Так и с различными ловушками для мышей, крыс и насекомых обстояло. Каждая квартира на полустанке была изрисована мелком “Машенька” строго по инструкции: вокруг раковин, кухонных шкафчиков и в других местах скопления насекомых, но тараканы всё равно водились, только у кого-то их было поменьше, причем количество их не зависело от чистоты. Скорее от того, насколько влажно и тепло было в подвале, насколько близко квартира находилась к самому теплому и мокрому месту подвала. У Ольги дома тараканов почти не было, однако это всё равно не мешало папе то и дело слегка прихлопнуть одного-другого и скормить пауку в туалете.

Ольга чувствовала стыд, что об этом придется кому-нибудь когда-нибудь рассказывать. И про тараканов, и про то, что она жила когда-то в поселке из восьми двухэтажных домов – шлакоблочных снаружи и деревянных внутри типовых желтых построек на два подъезда. Что всего и достопримечательностей было в поселке: пыльный вокзальчик да небольшой магазин с надписью “ПРОДУКТЫ”, на одном окне которого висела побледневшая на солнце реклама подгузников, приделанная, наверно, для красоты, поскольку подгузников в магазине не было, а торговали там только хлебом, сахаром, солью, спичками, пивом, газировкой и сигаретами. За едой и одеждой местные ходили в другой, более крупный поселок из шести тысяч жителей или, тратя сорок минут на туда-обратно, катались на электричке в ближайший город.

– Мы еще хорошо устроились, – говорил папа. – Тут вот узкоколейку закрыли, так несколько деревень вообще без транспорта остались. Вот мы бы повеселились, если бы у нас такое случилось!