Птичий суд

Когда наступил вечер, я задвинула все шторы на окнах. Переживания заставляли меня двигаться перебежками, мне все время мерещились бледные лица снаружи. Я запретила себе быть такой пугливой. Когда стемнело, мне пришло в голову, что мне нужно оружие у кровати. Я надела ботинки, спустилась вниз, отперла дверь и прошла в сарай. Пристально посмотрела на альтернативы, висящие передо мной на стене. Топор или молоток, топор или молоток? Я решила, что защита топором может оказаться слишком кровавой, так что я выбрала молоток, закрыла за собой дверь, перебежала двор и снова в дом. Заперла дверь. Помахала молотком вверх-вниз, ощутив, как это глупо и в то же время как мало выбора мне остается.

Я легла не раздеваясь. Молоток лежал на ночном столике. Где он? Он должен понимать, что я не могу быть здесь без него. Четвертую ночь одна в доме. Еще страшнее, чем вчера. Я легла и закрыла глаза. Долго лежала, слушая собственное дыхание, постепенно успокаиваясь, и вдруг открыла глаза. Снаружи раздавалась оркестровая музыка. Не смея пошевелиться, я застыла, напрягшись всем телом и слушая. Музыка шла из леса, струнные и тромбоны в одной симфонии, сердце колотилось, я хотела умереть. Я выдохнула, когда до меня дошло, что это гул с судна, причалившего за домом. Вся в холодном поту, я сделала глубокий вдох и снова закрыла глаза.

От звуков снаружи я проснулась, забыв все ночные страхи, по шагам я сразу услышала, что это он. О! О, боже мой! Трясясь от радости, я сбежала вниз прямо в ночной рубашке.

– Это вы! – почти провыла я, не в силах сдержать экстаз.

Он стоял в коридоре. Выглядел иначе: бледный, с темными кругами под глазами. Подавленный.

– Привет, Аллис.

«Привет, Аллис»? И это все? Я стояла прямо перед ним с открытым ртом, чувствуя, как все лицо застыло в растянутой улыбке, не в состоянии убрать ее.

– Я волновалась за вас.

– Я задержался немного дольше, чем предполагал.

Больше он ничего не сказал, только перекинул через плечо сумку и через кухню прошел к себе в комнату. Я в растерянности проводила его взглядом. Я так сильно переживала из-за его исчезновения, и вот плоды.

Я выложила товары на прилавок, вся напрягшись в ожидании очередных двусмысленных комментариев. Она пробивала все вручную, держа все цены в голове, и отправляла покупки на другую сторону прилавка.

– Да, теперь настала очередь Багге, – почти неслышно пробубнила она.

Я взглянула на нее, на седые с желтизной волосы, щурящиеся глаза, на расплывшееся тело под красным фартуком. Она продолжала пробивать мои покупки.

– Хорошо купить немножко еды. Еды и чего-нибудь к ней.

Мне нечего было ответить, я забрала покупки и села на велосипед. «Очередь Багге. Что-нибудь еще». Я почувствовала себя сломанной, удивившись, почему так. Почему она, жалкая личность в убогом магазине под угрозой закрытия, заставляет меня так себя ощущать? И не потому, что я позволила себя сломать, не потому, что это было легко сделать. Потому что у меня были все причины чувствовать себя сломанной под нападками изощренных, намекающих комментариев, которые она выдавала мягким, язвительным голосом. Она попала в цель. Настала очередь Багге! Нет! Это не так, подумала я. Она могла с таким же успехом вырезать ножом надпись «блудница» у меня на лбу.

У входа в дом меня затошнило. В ту же секунду он вышел из ванной. Он было хотел что-то сказать, но я быстро прошла мимо него в кухню. Как это типично, думала я взбудораженно, нападки мелких людишек на тех, кто чего-то добился, много работал, посвятил себя чему-то и у кого что-то получилось. Это хуже всего для таких людишек, это напоминает им о собственном ничтожестве. Всего одна ошибка, и они сотрут тебя в порошок с радостным визгом. М-да, ну и ну, эти садовые работы плохо на меня влияют, после них я чувствую себя сверхчеловеком.

Он почти не выходил из своей комнаты с тех пор, как вернулся. Я едва слышала, как он изредка ходил в ванную и обратно. Он сообщил мне, что еду готовить не нужно, ни завтрак, ни ужин, пока он не скажет. Я мало что поняла из этого, но полномочий расспрашивать у меня не было. Но ведь должен же он что-то есть. И разве это не моя ответственность, разве не за это он мне платит? Я решила выманить его запахом свежеиспеченного хлеба. Он всегда настаивал на черном тыквенном магазинном хлебе, но это был рецепт ржаного хлеба из той самой тетрадки, который мог навести его на другие мысли.

Я смешала цельные зерна, грубую ржаную муку и патоку и замесила вязкое тесто. Поставив форму с тестом в духовку, я увидела в рецепте, что его надо не печь, а держать на пару! Пятнадцать часов, а сейчас только пять вечера, значит, он будет готов только к завтраку.