Птичка в клетке или Клетка с птичкой

Она прижалась к нему всем телом, и тело его тут же загорелось ответной страстью. Он «дли-инно» с нажимом погладил ее по спине, она выгнулась и застонала под его шершавой рукой, как всегда, сжал в объятьях ее послушное его желаниям тело и даже зарычал, пытаясь унять свое нахлынувшее бесконтрольное желание обладать ей и свою собственную «медвежью» силу, боясь неосторожным движением причинить ей боль. Она тут же чувствовала эту борьбу в нем и, нарушая все свои возведенные барьеры, жарко зашептала:

— Не сдерживайся, прошу… хочу узнать твою силу, милый…

Он расслабился, получив разрешение не сдерживаться… Рыча, он двигался в ней размашисто и мощно, почти выходя из нее, и вновь, и вновь резко брал ее, и они оба замирали и стенали от этой «сладостной муки» соития плоти и преодоления ее «сопротивления», из-за которого «сладостная война» между ними продлилась недолго, и закончилась взрывами удовольствий для двоих, и они оба, взлетев до небес, счастливые и удовлетворенные, «рухнули» на землю…

— Опаздываю! — подскочил с кровати Валентин и бросился собирать вещи.

А она лежала на кровати и не знала… смеяться ей от полученного наслаждения от близости с ним или плакать от горя расставания…

В машине Кира думала только о нем.

Как прожить без него эти три дня?

Она, наверно, сойдет с ума без его сильных и нежных рук, без его страстных поцелуев, без накаченного, мускулистого тела и синих, затягивающих в глубину глаз.

Как прожить без него эти три долгих безрадостных дня?

Спрашивала себя и не находила ответа.

Потом она стала думать об «улетном» сексе с Валентином… о том, что зря ставила барьеры, опасаясь повторения своего неудачного опыта с мужем… Наверно, все дело в том, с кем ты занимаешься любовью — доверяешь ты этому человеку, уверена в том, что он не заставит тебя делать, что-то против твоей воли, не станет сечь тебя розгами и тушить об тебя сигареты, не станет душить в экстазе своей «кончины» (нет, такого опыта у нее не было, просто наслушалась ужасов… у нее был другой опыт — не менее ужасный и, наверно, более пагубный, ибо продолжался не один день и «действовал на мозги, волю, самооценку»).

Потом она стала думать о том, что как неудачно все совпало: ее день рожденья и отъезд Валентина…

«— Павел нарочно услал Валентина в командировку на мой день рождения? Или это стечение обстоятельств? — гадала Кира. — Вот приеду и узнаю, — пообещала она себе».

И, конечно же, она не спросила об этом…

Не спросила, потому что, Гном рассердился на ее нытье, «прихватил ледком» ее чувства и «переключил» мозги на другие проблемы… в частности на "проблему" Шубина.

За пару дней, что она не видела Павла он еще больше осунулся и посерел, конечно, больничная палата не вяжется с образом цветущего человека, но все врачи в один голос твердили, что он идет на поправку и после операции сможет ходить. Ему предстояло долгое лечение и реабилитация — надо снова учиться ходить и говорить без заикания, но такому человеку, как Павел, это было по силам, главное, желание выздороветь, а желания похоже у него и не было…

— Ну ты даешь, Шубин, — возмутилась Кира, входя в палату. — На дворе лето, а ты закопался, как крот в норе. Да еще шторы задернул.

Швырнув на кровать маленькую, лакированную сумочку, Кира раздернула шторы и распахнула окна.

— Кра-со-та! — по слогам произнесла она, глядя в окно на клумбы с цветами и цветущие кустарники вдоль дорожек и грациозно и сладостно потягиваясь, как сытая пантера, и предложила: — А пойдем-ка погуляем?

— Не-ет, — слегка заикаясь произнес Павел и отвернулся от окна.

«— Нет, так не пойдет, — подумала Кира, с жалостью глядя в ссутуленную спину «своего бывшего», вернее, не состоявшегося жениха, вспоминая его военную выправку и коротко стриженные русые волосы. — Он совсем расклеился: не стрижется, не бреется… скоро будет похож на пугало лесное, надо его как-то растормошить — что-что, а доводить мужиков до белого каления я, кажется, в последнее время уже научилась…»

Не слушая возражений, Кира распахнула дверь палаты и выкатила коляску в коридор (конечно же, с хозяином палаты, одетого в некое подобие синей в белую клеточку пижамы), на протестующий жест дежурной медсестры, сидящей за длинным столом в холле, она даже не взглянула — сама главврач госпиталя — Инна Валерьевна! — махнула рукой на ее «внеплановые» посещения и «выкрутасы», жалуясь Дмитрию Викторовичу (основному благотворителю госпиталя!) на его «чокнутую родственницу», устроившую грандиозный музыкально-сигнальный скандал, после десяти часов вечера, когда ее не пропустили к «родственнику» (Кира просто включила в «Ягуаре» музыку на всю громкость и сигналила у ворот до тех пор, пока не сбежались все оставшиеся на ночь начальники госпиталя — во главе с профессоршей Инной Валерьевной).

Скатив коляску с длинного пандуса, Кира дотолкала ее до первой клумбы и плюхнулась на покрашенную в разные цвета лавочку.

— Фу, тяжеленная, — Кира закинула руки за голову и вытянула ноги. — И как ты с ней справляешься?

— А я и не спра-авляюсь — это ты меня ка-атишь.