Птичка в клетке или Клетка с птичкой

— Ну, ты Шубин, и зануда, — фыркнула Кира и, потянувшись всем телом, скинула сабо и пошевелила уставшими пальцами — сейчас бы в ванну, да с молочком… — Слушай, у меня такая лошадка сейчас появилась… Сказка! Серая в яблоко с белой гривой и белым, длиннющим хвостом. Давай завтра поедем на конюшню, и я тебе ее покажу. Влюбишься сразу же.

Павел смотрел на свою «бывшую» серыми, запавшими глазами и не мог понять почему она еще здесь — из жалости? Тогда почему он не чувствует этой жалости к себе… Когда к нему заходят в палату, он сразу чувствует эту жалость — инвалида надо жалеть, и все жалеют. А она нет. Это что, равнодушие? Или что-то другое… Почему она сидит здесь и болтает всякую чепуху? Разве она имеет на это право? Может, это ее месть ему: приходить и показывать, как она жизнерадостна и счастлива… с другим…

— Ау, Шубин, ты меня слышишь? — Кира повернулась к Павлу и постучала костяшками пальцев по дереву. — Какой торт привезти завтра?

— Ты при-иедешь за-автра? — удивился мужчина, хорошо помня какой завтра день.

— А что к тебе очередь и надо записываться заранее, как в поликлинике? Что-то я здесь никого из гостей не вижу.

Вечернее солнце клонилось к западу, расцвечивая небо пастельными красками и обещая завтра распрекрасный день, и немного полюбовавшись закатом, Кира опять произнесла:

— Кра-со-та! Очнись от спячки, Шубин, посмотри какая вокруг красота!

Подчиняясь, он посмотрел вокруг, но ничего не почувствовал — внутри у него будто все окаменело — только на свою «бывшую» он реагировал по-другому: сердце начинало колотиться быстрее, разгоняя застывшую, тягучую кровь по жилам.

— На-аверно… Ты, пра-авда, при-иедешь? — не поверил Павел — это был их день: ее день рождения — они подали заявление в ЗАГС и поехали к нему, и она стала его женщиной, а он ее первым мужчиной…

— А подарки будут? — сощурившись, поинтересовалась Кира и, заметив, что Павел смотрит на часы, подаренные ей Дмитрием Викторовичем и им, рассмеялась. — Ну, шарики там всякие, цветочки, открыточки… Шарики я люблю — с сердечками, с забавными мордочками — я девчонкам всегда шарики надуваю на день рождения, надуй штучки три — не больше, то я почувствую себя совсем старой. Да, и праздновать мы будем на улице — терпеть не могу вонючие больничные палаты.

Поговорив еще немного о всякой чепухе, Кира засобиралась домой.

Павел наклонился вперед и, заглядывая в лицо «своей бывшей», спросил:

— Ты меня не-енавиди-ишь?

Веселая улыбка медленно сползла с лица Киры.

— Я тебя не ненавижу, я тебя просто не простила.

— Мне-е что, на ко-олени встать?

— Мы поговорим об этом завтра, сейчас я очень устала и хочу домой.

Поднявшись со скамейки, Кира сунула ноги в сабо и не оборачиваясь, пошла к корпусу, и Павлу ничего не оставалось делать, как поехать следом.

Но на полпути она, конечно же, передумала, резко остановилась и обернулась. Коляска чуть не врезалась в нее, и Павлу пришлось вильнуть в сторону, от приложенных усилий на лбу у него выступили капельки пота.

— Су-умасше-едшая, ты что де-елаешь?

— А ты что делаешь? Притворяешься бедненьким и несчастненьким? Чтобы тебя все жалели и плясали под твою дудку? На мою жалость даже не рассчитывай! — с каждым словом Кира распалялась все больше, стараясь все же контролировать свой гнев — тебе нужны эмоции — получи (вот когда тебе сделают операцию, и ты встанет на ноги — вот тогда я и дам волю своему гневу, может быть, и еще одну пощечину отвешу). — Посмотри сколько здесь молодых ребят-инвалидов без рук, без ног лечатся, а ты с руками, с ногами, с хорошими прогнозами на выздоровление, и так разнюнился… Соберись, Шубин! Ты же мужик, фсбешник! Давно бы уже в Германию съездил и на ноги встал! А ты все капризничаешь, как маленький ребенок!

— За-ачем? — развернув коляску, Павел медленно поехал к корпусу.

Но от Киры так просто не сбежишь. Она догнала коляску и повернула ее к себе.

— Как это «зачем?» — чтобы жить, Шубин! Чтобы жить и радоваться жизни! У тебя есть отец, скоро приедет Виктория, вы познакомитесь и подружитесь — о них надо заботиться — ТЫ должен заботиться, а сейчас отец заботится о тебе, пьет горстями таблетки и заботится. Ты взрослый, умный мужик, Шубин, а ведешь себя, как маленький мальчик в кабинете у врача — прячешься под стол от укола с лекарством. Если есть хоть один шанс из тысячи, даже из миллиона один, его надо использовать и встать на ноги.

Но поникший мужчина в коляске не реагировал на ее призывы и увещевания. Он закрылся в своем домике-раковине и продолжал жалеть себя и злиться на всех окружающих, пытавшихся хоть как-то нарушить его добровольное уединение.

Злился на всех кроме Киры!..

Он слушал ее голос, не вникая в смысл ее слов и вспоминал их счастливую молодость, их мечты, их любовь… Он жил ее приходами, терпя боль и считая часы до ее появления, и, только услышав ее голос в холле и увидев ее на пороге своей палаты, начинал жить…

— Ты, что лечиться в Германию не поедешь?

— Не зна-аю… — плечи Павла под мятой рубашкой неопределенно дернулись.

— О, как! Все бегают, суетятся, договариваются, а он не знает!