Птичка в клетке или Клетка с птичкой

— Надо подумать… — облокотившись на спинку кровати, она закрыла глаза и задумалась.

Может быть, если не видеть реальность, то она и не существует?!

Нет больничной железной кровати, от скрипа которой мороз пробирает по коже!

Нет у окна черной удручающей инвалидной коляски с блестящими ободами колес!

Нет болезненно-изнуряющей жалости, от которой перехватывает горло и слезами застилает глаза, и от которой хочется выть и бежать без оглядки из этой больничной палаты!

Нет клетки, сотканной из жалости, обязательств, милосердия и благодарности, в которую она добровольно без чьей-либо помощи забралась и, похоже, уже никогда из нее не выйдет!

Если не открывать глаз, то можно говорить и слушать тихий, тягучий голос когда-то любимого человека, не задумываясь ни о чем и не ища в себе силы взглянуть горькой правде в глаза.

Если не открывать глаз, то не видно болезненной худобы и впалых щек Павла. Не видно его жадных глаз, следящих за тобой с тоской и надеждой, которую ты не имеешь права ему дать, потому что, не хочешь обманывать, ибо тогда дверца собственной клетки обязательно захлопнется, и ты навсегда останешься в ней — жизнь твоя будет посвящена прикованному к инвалидному креслу человеку.

Нет! Такое уже было однажды — пятнадцать лет назад, отказавшись от своей мечты и собственных желаний, она согласилась на брак с нелюбимым человеком и стала жить только ради своей семьи. И что из этого вышло? Принесла ли ее жертва кому-то радость? Нет, никому! Лично она потеряла очень многое… К тому же жертва оказалась напрасной — ее брак, считавшийся окружающими счастливым и почти идеальным, был только липкой, убийственной паутиной, в которую она по недомыслию попала, ее обмотали паучьими сетями и подвесили в темном чулане. И вот теперь она опять оказалась перед выбором: посвятить вторую половину жизни любимому когда-то мужчине, попавшему в безвыходное положение и ожидающего ее добровольную жертву или остаться верной себе и строить свою дальнейшую жизнь так как хочется ей.

Как ей поступить в этой ситуации?

Еще раз совершить ту же ошибку? Жить жалостью и милосердием, упиваясь собственным благородством и жертвенностью?.. Терпеть вспышки ревности парализованного человека, клятвенно уверять его, что счастлива с ним и не желаешь другой доли?

Зачем?

Во имя чего?

Любви то нет!

Или есть?

Если бы она его любила, то, не задумываясь, связала бы с ним свою жизнь…

После их неожиданной встречи ей приходилось заново узнавать Павла, приноравливаться к сложному сложившемуся без нее мужскому характеру, внимательно следить за своей речью, одергивать себя и заботиться, как выглядят ее слова и поступки со стороны — а это очень утомляло и угнетало ее энергичную натуру. К тому же надо было все время помнить о болезни Павла, чтобы не сказать лишнего, не предложить невозможного, в общем, держать себя в определенных границах, а как раз этого Кира теперь и не умела. Разрушив жесткие рамки ответственной добропорядочности, в которые добровольно загнала себя во время брака, она вновь почувствовала свободу и легкость общения, но эта появившаяся открытость в отношениях с людьми в общении с Павлом ей мешала — он мог истолковать ее сердечность и искреннюю заботу совсем по-другому и принять желаемое за действительность. Она же боялась ранить его правдой, боялась и злилась на себя за мягкотелость и податливость. Злилась на себя, злилась на Дмитрия Викторовича, сидящего в палате сына со скорбным выражением лица и внимательно следящего за ней. Злилась на врачей и медсестер с их предписаниями и дурацкими правилами. Злилась на Павла, постоянно ждущего ее, как будто у нее не было других дел и забот, злилась, но все равно приезжала в госпиталь, понимая, что без ее поддержки Павлу не выбраться из унылой больничной палаты и не начать жить по-настоящему.

Находила время и приезжала, хотя Павел часто разочаровывал ее — прошлые обиды она попыталась забыть, что оказалось весьма не просто, но речь шла не об этом, а о его теперешнем отношении к ней. Он мог часами с ней не разговаривать, закрыть глаза и сделать вид, что спит, пытаясь таким образом воздействовать на нее, или обидеться на что-то, не желая разговаривать, или попытаться заставить ее остаться в больничной палате подольше, не считаясь с ее планами. Кира быстро разгадала эту уловку — если было время, оставалась, занимаясь своими делами (читала журналы по строительству и дизайну, звонила дочерям), если нет, уезжала, громко хлопнув дверью на прощанье, но всегда неизменно возвращалась к нему.

Вспомнив о дочерях, Кира открыла глаза и вздохнула — как просто все было бы, если бы прежняя любовь вернулась в ее сердце: она, не задумываясь, связала бы с любимым человеком вторую половину своей жизни и, возможно, была бы счастлива…

Но прежняя любовь не вернулась, значит, и говорить о ней нечего!

А этот серьезный, состоявшийся мужчина, с которым она только сегодня познакомилась и который ей очень понравился, не завоевал еще ее доверия и любви — вдруг, она ошибается в своем чувстве, и говорить о серьезных отношениях еще рано…

Или не рано?