Птичка в клетке или Клетка с птичкой

Вчера Шурик успел приехать на конюшню и даже посмотреть конец «выступления» «гражданки Ч» на лошади, но на этом все его везение и закончилось — все уехали в неизвестном направлении, а он остался — «копейка» не хотела заводиться и пришлось вызывать эвакуатор и гнать машину к знакомому мастеру в сервис.

Теперь надо было мотаться по знакомым адресам, разыскивая белый «Ягуар», но Шурик уже знал выход из этой ситуации и у него было кое-что, что годилось для обмена информацией. Он достал из бардачка карточку агентства «Панцирь» и набрал знакомый номер.

— Краснов, — ответил белозубый парень и улыбнулся, вспоминая как испугался их визита горе-детектив. — Здравствуйте, Шурик. Опять потерялись?

Шурику стыдно было признаваться в своем промахе, но делать было не чего.

— У меня для вас информация… — с надеждой в голосе, произнес он, — ценная.

— Для обмена?

— Я расскажу вам разговор «ковбоя», а вы мне, где мой «объект».

— Согласен, — включая диктофон, «скрепил договор» Евгений Краснов.

Шурик напряг память и пересказал услышанный разговор «ковбоя» по телефону, правда, не слово в слово, а в общих чертах: выходило, что «ковбой» отыскал какую-то «птичку» и намеревался посадить ее в какую-то красную «клетку», за что «начальник» заплатит ему немалые деньги. Шурик еще объяснил, почему он назвал конкурента «ковбой» — из-за черных с серебряными заклепками сапог с каблуком.

Информацию Краснов получил и, несмотря на поздний час, передал начальству.

— На конюшню езжай, — улыбаясь, проинформировал он горе-сыщика и добавил: — да не спеши, похоже, сегодня здесь ночевать будем.

43 Пятница

Солнце долго бежало рядом, заглядывало в окно белого перламутрового автомобиля, пытаясь обратить на себя внимание задумавшейся за рулем женщины, но Кира ничего не замечала кроме дороги: сейчас она точно ехала на дачу — там ждал ее букет от Валентина и двенадцатичасовой сон.

Леопольд, словно чувствовал скорый отдых под развесистым деревом, споро вез хозяйку в направлении Солнечногорска.

Рано выехать у нее, конечно же, не получилось: надо было два часа «поработать» с Дебби, потом с другой лошадкой, потом принять душ, накормить питомцев, расчесать, наконец то, Лариона (только на это ушло больше получаса), помыть Леопольда, обсудить с Галиной смету ремонта, поболтать со сторожем Михалычем, тщетно пытавшемся сосчитать число подаренных ей Павлом роз, пока она не посоветовала ему сосчитать стебли — на каждом стебле было по два-три, а то и по четыре маленьких бутона нежно-розовых цветов — и заодно их подрезать, в общем, дел оказалось много, а сколько еще было впереди, но Кира твердо решила поехать на дачу и забрать у сторожа ее деньрожденческий букет — у них, в садоводческом товариществе, так было принято: если кого-то не было на участке, то «доставку» оставляли у сторожа (тот с удовольствием принимал «доставку», получая за это отдельное вознаграждение).

Цветы Кира любила, но не какие-то определенные, а все: и розы — за их красоту и аромат, и пионы — за их торжественную нежность, и георгины — за их яркость и разнообразие, и сирень, и черемуху, и жасмин, и гиацинт, и алиссум — за потрясающий, неповторимый запах и трогательную непосредственность, и ромашки, и колокольчики и даже репейник, у которого среди листьев и колючек распускаются розовые «бутончики-волосатики»…

Вместо музыки Кира в сотый раз слушала поздравления своего «Ланселота» и печально улыбалась…

Что же будет, когда он вернется?

Нет, она не хотела расставаться ни с одним, ни с другим, они оба ей были дороги, хотя понимала, что рассказать Валентину о поцелуях с Павлом все-таки придется.

Сколько дней уже прошло с его отъезда? Один, два? Она завертелась в круговерти дел и событий и не было времени подумать, поскучать, повспоминать… И только в машине она могла забыть про дела и проблемы и слушать красивые, ласковые слова, которые ей давно никто не говорил…

Конечно, как взрослая женщина, Кира понимала, что с каждым днем их страстный, беспечный роман приближается к определенной черте, за которой им с Валентином придется что-то менять в своих отношениях, что-то объяснять своим родным, что-то решать и с чем-то мириться, от чего-то придется отказываться, но она не хотела об этом ни думать, ни говорить, надеясь продлить ту счастливую легкость, в которой она прибывала все эти дни.

Павел спросил о женитьбе с Валентином, но о замужестве речь даже и не шла — она никогда не согласиться взвалить на плечи молодого мужчины столь огромную, неподъемную ношу: себя с непростым характером и фанатичным увлечением конным спортом, требующим частых отлучек и позднего возвращения, со своими проблемами, которые почему-то сыплются на нее, как из рога изобилия, заботами обо всех вместе и о каждом в отдельности, дочерей с такими же не простыми характерами и подростковыми комплексами и претензиями, родителей с их дачей, болезнями и брюзжанием, свой разномастный лающе-пищаще-мяукающе-ржуще-говорящий «зверинец» с конюшней в придачу.