Птиц и Ева

– Через до двама… Ой! То есть через два дома.

Её оговорка, конечно же, случайная, позволила расслабиться. Подняв глаза, Птиц улыбнулся, не разжимая губ. Но от блеска её глаз ему захотелось зажмуриться – ослепнуть же можно!

Птиц опустил глаза на её бежевые кеды:

– А… у вас нет там сарая какого-нибудь?

– Сарая? – удивилась она. – Нет.

– Или… Не знаю… Сеновала?

– Откуда? Думаешь, мы коров держим? Это же город всё-таки! Хоть и окраина…

– Ну да. Извини. Я так… Нет, так нет.

– Я поняла. Тебе жить негде?

Только потому, что она почти до шёпота понизила голос, уважая его тайну, Птиц снова решился поднять глаза. Сейчас её взгляд был серьёзен, в нём не было и тени усмешки. И в ту же секунду Птиц поверил, что ей можно рассказать обо всём. Она не выдаст.

– В общем, да, – вздохнул он.

– Из дома сбежал?

Хотя Птиц точно знал, что это не так, ему понравилось, что в её голосе не прозвучало осуждения. И не стал врать:

– Нет. Из интерната.

Её лицо сразу сморщилось:

– Били?

Птиц покачал головой:

– Они хотят лишить мою маму родительских прав. А она не виновата. Ей пришлось поместить меня в интернат.

Тёмные глаза округлились от ужаса:

– Так она сама тебя… туда?

– Только потому, что заболела, – заторопился Птиц. – У неё рак… Онкология. Операцию делали, потом химиотерапию. Это всё очень тяжело, понимаешь?

– Конечно, – произнесла она уже другим тоном.

Ему послышалось в её голосе облегчение.

– Значит, она хорошая…

– А отца у меня нет, – опередив вопрос, который задавали все, сказал он. Но девочка серьёзно кивнула:

– Я так и поняла. Тогда бы ты не оказался в интернате.

– Возможно.

– В смысле?

– Отцы всякие бывают…

– Тоже верно… Это мне повезло! И что? Будешь прятаться, пока мама не выйдет из больницы?

– А что остаётся? Они хотят подыскать мне другую семью.

– Нормально! – возмутилась она. – А тебя они спросили?

– Я не стал дожидаться, пока они спросят… Потом уговаривать начали бы! А маму они всё равно могут лишить родительских прав…

– Как это?! Тебе уже есть четырнадцать?

– Есть…

– Значит, ты имеешь право голоса! Паспорт выдали, а право голоса забыли?

Птиц фыркнул:

– Похоже, что так! К паспорту ничего не прилагалось…

Она чуть подалась в бок и посмотрела куда-то за его спину:

– Кот твой?

****

Её звали Евой.

Короткое имя вонзилось в сердце Птица, заставило обмереть – знак судьбы? Он начинает жизнь заново и рядом Ева… Просто библейский сюжет. Он не так уж силён был в знании Книги Книг, но какие-то вещи знал. Скорее, из историй, написанных людьми, читавшими Библию… Интересно, а та самая Ева случайно не была рыжей?

– Ева, – повторил он завороженно и почувствовал себя мультяшным Валли.

Она усмехнулась, сморщив короткий носик:

– Смешно, да? Но моим родителям так не показалось.

– Ничего смешного.

– Её из ребра Адама создали… Ничего, да?

– Ребро – не самая плохая штука.

«Тонкое, гибкое… Совсем, как ты», – добавил он уже про себя. Рассмешить удалось, и Птиц сам обмяк, заулыбался.

Он вёл её велосипед справа от себя, чтобы тот не разделял их. А коту пришлось ехать в рюкзаке. Птиц опасался, что Князь устроит скандал – не карета всё же… Но тот нырнул в новое убежище, даже не мявкнув.

Сначала Ева не отдавала руль, но Птиц настоял и заметил, как она улыбнулась. Хорошая у неё была улыбка, её хотелось видеть.

И он теперь пытался использовать любой повод: поравнялись с белой сиренью – прикинулся удивлённым:

– Какая же это сирень? Это белень!

– Точно!

Смеялась Ева охотно, и Птиц подумал, что у неё, наверное, очень радостная жизнь. Родители есть, и они не разочаровали её до сих пор. Бабушка, у которой она задумала поселить его, живёт неподалёку. Даже младший брат имеется, правда, он доставлял некоторые огорчения:

– Я не знаю, что с ним такое! Уже три школы сменили, Витька нигде не может прижиться. Он сейчас в лагере, но я даже не сомневаюсь, что через пару дней домой запросится. Почему его везде начинают бить? И плочится ухо…

– Что?! – удивился Птиц.

– Ой! Учится плохо. Я иногда заговариваюсь.

Его вдруг пробрал озноб:

– Почему? Это не болезнь? Какая-нибудь…

– Да прям! Просто у меня мысли убегают вперёд. Я говорю об одном, а думаю уже о другом.

– И о чём ты думала, когда говорила о брате?

Ева вздохнула:

– Что наврать бабушке… Лучше ей не знать, что ты удрал из интерната. Она у нас бывшая учительница. Хотя знаешь, как говорят? Учителя бывшими не бывают… Это в точности про бабушку.

– Сдаст меня? – напрягся Птиц.

– Это вряд ли. Но будет пилить, пока ты сам не сдашься.

Остановившись, он хмуро спросил:

– Может, мне лучше не ходить к ней?

– А куда? – Ева беспомощно развела руками. – Больше никаких вариантов.

Внезапно глаза её расшились и уже знакомо заблестели:

– Если только…

– Что? – нетерпеливо выдохнул Птиц.

– У женя ме дядя…

– У тебя же дядя, – перевёл он.

– Ну да! Уехал на север. Он – корреспондент, у него такое задание от журнала. А его пристройка-то свободна!

– Пристройка к чему?

Ева просияла:

– А вот это самое главное! Это пристройка к нашему дому. С отдельным входом.

– И там никого сейчас нет?