Птица. Каньон дождей

Набур шел медленно, лицо его, некрасиво освещенное неровным светом от костра, казалось хмурым и даже злым. Но был жив и вполне себе здоров, если смог вернуться в город, на службу, а не лежит лежнем в деревне у родных.

— Лиса? — тихо и изумленно сказал он. — Что же ты? Эй, Хамун, пропусти девчонку. Она ж тут сидела недавно, свой человек, можно сказать. Я присмотрю за ней. Небось, опять от отца сбежала, чтобы задницу не надрал. Малая она еще, видишь, кос нет, одни вихры торчат…

— Я бы тоже такой егозе пообрезал бы все патлы, — буркнул в ответ Хамун, который оказался тем самым воином, что преграждал путь. — Путь идет. Но ты сам, Набур, за нее отвечаешь. Голову сниму, если что…

— А что может быть? Думаешь, обворует она тюрьму? Или выпустит людей на волю? Пигалица эта?

— Ладно, ладно. Сидите себе, воркуйте. Только чтобы все чин по чину, без глупостей. Ну… в смысле… не балуйте там. Знаете же, что за такие дела палач шкуру сдерет на Площади Праведников, и не только вам. И мне достанется, что впустил шалаву…

Понятно, как стража к Лисе относится… Как к шалаве, что притащилась на тюремный двор к мужикам и непонятно что хочет. Ну, и пусть.

Хотя, как легко забывается плохое, и как быстро привыкаешь к хорошему. Совсем недавно к Лисе относились как к ровне сами суэмцы. Галиен наряжал ее, точно знатную барышню, кормил, жалел и берег.

При мысли о Гале острая тоска затопила сердца. Такого Лиса еще не знала, такого с ней не было. Была злость, была ярость, было равнодушие. Переживание за братьев. А вот теперь она лишь вспомнила о своем друге — и уже глаза стали горячими а в груди заныло, заболело что-то незнакомое, непонятное…

Лиса не удивилась тому, что Набур жив. Тревога внутри сжирала все мысли, все чувства. Тоска и тревога.

— Пойдем к костру, — позвал Набур, не решаясь прикасаться к Лисе. Держался на расстоянии и лишь вымученно улыбался.

Лиса кивнула. Опустилась у крохотных лепестках пламени, пляшущих на поседевших углях, поежилась, чувствуя, что сейчас просто умрет от неизвестности.

— Ты не знаешь, что с моими братьями? Можно мне их хотя бы увидеть? — тут же задала вопросы.

— Лиса, — Набур избегал смотреть в глаза, — братьев… То есть… В общем нет их тут, твоих братьев. Я спросил о них едва вернулся сюда. Ребята сказали, что Умника Таина и троих твоих братьев продали каравану сразу, как только ты покинула Тханур. Праведный Отец так распорядился. Их пороли на Площади Праведников, а после продали караванщикам Свободного Побережья. Объявили идолопоклонниками, сказали, что таким не место в праведном городе Тхануре.

— Как продали? — тихо спросила Лиса.

Лицо Набура, похудевшее, осунувшееся, казалось нереальным, сумрак скрывал его черты и вперед выступали только скулы, нос и большие черные глаза. Огонь странным образом отражался в этих глазах, двоился и только пламя хранило в себе настоящую жизнь. Набур же вдруг напомнил призрака или страшный сон.

— Как продали? — шепотом повторила Лиса.

— Ты только не волнуйся. Успокойся, слышишь? Это же Праведный Отец, ему нельзя верить. Ты привела к нему человека из Суэмы, да? Ты выполнила свое обещание, правильно? Но к нему тебе нельзя, он просто убьет тебя. Потому что он — Праведный Отец, и только он решает в этом городе — кому жить, а кому умирать. Радуйся, что и ты и твои братья живы остались.

— Это не радость! — вдруг крикнула Лиса и выпрямилась. — Это не радость! Я убью Игмагена, клянусь могилами родителей. Я убью его, чего бы мне это не стоило.

— Тихо, Лиса, тихо, — Набур положил руку Лисе на плечо и силой вдавил в нагретый камень, на котором Лиса сидела. — Тут о мести кричать не стоит.

— Я привела Игмагену библиотекаря, я все сделала. А он не выполнил свое обещание! Это грех! Создатель спросит с него за это и накажет!

— Вряд ли в этих местах есть Создатель. Тут власть имеют только темные. Так говорил Саен.

Лиса вдруг поняла, что до боли переплетает пальцы обоих рук и кусает губы. А щеки у нее мокрые от слез. Она плачет, хотя никогда не плакала. В жизни ни разу не плакала…

— А тот, кого ты привезла — суэмец — он здесь, в тюрьме. Избили его сильно, но в своем доме Игмаген побоялся оставить суэмца. Считается, что суэмцы колдуны, и в них заключена великая сила.

До Лисы не сразу дошел смысл того, что говорил Набур. Но когда она поняла, то быстро вытерла щеки и спросила:

— Ты что сказал? Что суэмец тут, в тюрьме?

— Да, говорю тебе. Привезли его вечером на телеге и кинули в одиночную камеру. Боится его Игмаген, это точно.

— Отведи меня к нему. Ты же можешь, Набур. У тебя же должны быть все ключи от здешней тюрьмы. Отведи меня к нему?

— Вот прыткая, — Набур понизил голос, — а делать что будешь? Что тебе от того, что увидишь суэмца?

— Давай украдем его, а? И Игмагену хоть немного отомстим. Раздобудь лошадей, вот что! Набур, миленький, ты можешь раздобыть лошадей?

Лиса понимала, что несет чушь. Полную и абсолютную. Но сдержаться уже не могла. Поднялась, вцепилась в рукав Набура, точно маленькая девочка, что первый раз выбралась с отцом в город.