Птица. Каньон дождей

— А что ты сделаешь? Пойдешь войной на Линн? Снесешь все храмы? Дашь людям новые знания? Или новые правила? Думаешь, они захотят добровольно принять все новое и добровольно откажутся от своих традиций? Нет, Птица. Тебе придется пройтись огнем и мечом, чтобы с корнем вырвать то, что вросло в кровь и плоть. И чем ты тогда будешь лучше людей? Убийство всегда будет убийством. Хотя, надо признать, некоторые люди вполне заслужили смерть. Но не нам это решать, Птица.

— И ты ничего не сделаешь для Лаика?

— Я поговорю с Хаммой. Это их ведьма, которая отвечает за порядок в тех местах. Болота Хаммы не относятся к Каньону Дождей, но мы существовали в мире. Разбойники нарушили правила, потому их следует выселить подальше. Следует, Птица?

Птица торопливо закивала.

— Значит, Хамма выгонит их. Она не знает, кто я на самом деле, но чувствует мою мощь. Она ведь ведьма. Она сделает все, что я скажу ей. Разбойников выгонят из их приюта. Им придется голодать, они окажутся без крова над головой, без пищи. Зимой, на ветру и холоде. Они ожесточаться. Они будут скитаться по дорогам и чтобы прокормить себя, им придется грабить и убивать. Для них это будет новым витком вниз, во тьму.

— Ты думаешь… ты хочешь сказать, что не надо их выселять?

— Лучше всего их просто убить. Отрубить их пустые головы и насадить на пики. И выставить у ворот Каньона, пусть все любуются и боятся. Это вполне в духе Верхних Магов. Страх и террор — вот что помогает удерживать людей в узде.

Птица чувствовала, что в словах Саена есть какой-то подвох, но не могла понять — какой. Она потерла запястья и спросила, чувствуя, что вопрос у нее выходит глупым:

— Ты их убьешь?

Саен поморщился и принялся пить чай. Делал маленькие глотки и вовсе не глядел на Птицу.

— И ты не купишь Лаика?

— Я не буду вмешиваться в дела людей. Вообще. Это не мое дело. У меня есть Каньон, есть свои правила. Хотя я не люблю правила, если уж на то пошло. Потому за Лаиком я не поеду и мне, честно говоря, все равно, что с ним станет. Мне хватает и вас троих. Только с тобой, Птица, хлопот полный рот. Надо свести твои цветочки, надо разрушить твою связь с Травкой. Ты же ведь не знаешь, глупая девочка…

Саен еще раз отпил из кружки, поставил ее и резко сказал:

— Ты не обладаешь еще достаточной силой, для этого надо время. Надо учиться, надо понимать, где ты можешь взять нужную энергию для действий. А ты пока берешь ее у Травки. И исцелила Лаика ты за Травкин счет. Не думай, что сделал великое дело. Травка лежала тут без сознания, на последнем издыхании, а Еж рыдал рядом с ней. Пришлось лечить Травку, потому я немного задержался, иначе приехал бы чуть раньше. Так что видишь, как выходит? Ты взяла энергию у Травки, а если бы умерла малышка — и тебе пришел бы конец. В итоге я спас и тебя, и Травку. А Лаику его жизнь может оказаться слишком в тягость и в итоге он все равно умрет от голода и холода. Так что твое доброе дело может оказаться и вовсе не добрым. Только я вот что думаю…

Он замер, посмотрел Птице в глаза и ласково улыбнулся:

— Я думаю, что ты исцелила Лаика из интереса. Получиться у тебя или нет. Что-то не замечал я в тебе сострадания или доброты. А вот интерес к магии — это есть. Это у нас с тобой в крови. И я могу это понять. Даже твое желание сделать приворот могу понять.

Птица сжала губы. Значит, доброты у нее нет? Так он считает? Ну, и пусть считает. А сам тоже не очень-то и добрый. Он тоже Лаика не собирается спасать, и никто ему не нужен, по большому счету.

— Я чувствовала свою силу, и я должна была ее проверить, — упрямо проговорила она.

— Но не таким способом! Приворот на меня… И как тебе это в голову только пришло? Иногда мне самому кажется, что твои мысли, Птица, короткие и простые…

Что-то произошло. Саен изменился, Птица это почувствовала. Прежняя добродушность исчезла, и появилось обычное презрение, и даже злость. Но что случилось? Что Птица сказала не так? Или что подумала не так?

Глава 8

За окном еле слышно гудела река. Скалы робким эхом повторяли ее шум, и казалось, что в Каньоне звучит диковинная песня, слов которой разобрать невозможно, а мелодия слишком тягуча и строга. Река выводила свои напевы, которые были чужими и непонятными, но к ним вполне можно было привыкнуть.

Вот, Птица уже почти привыкла, уже почти не обращала внимания на неумолкаемые звуки. А Саен — так и вовсе не брал в голову. Сейчас он допил чай и, откинувшись на подушку, что была пристроена у деревянной спинки кресла, закрыл глаза. Потому что устал и, наверняка, рана давала о себе знать…

С другими он может делиться силой, а себе помочь не может. А ведь так и есть! И Птица, если с ней что случится, сама себе не поможет. Как же все это странно! И, наверное, не правильно…

Вода, ринувшись из изогнутого крана, быстрой струей, охладила пальцы, ладони и запястья. Миска и кружка заблестели, чисто вымытые. Птица встряхнула их и поставила на расстеленное на столе полотенце. Пусть сохнут. После надо будет убрать их в шкаф, Саен любит, когда вся посуда убрана. И вообще любит, когда в доме чисто.