Карлсон сбился, пропустил несколько секунд, и вновь начал говорить. Он сообщил о втором правиле литературной работы: «Пишите план. Везде, во всяком произведении, должны быть завязка, основная часть и развязка. Даже если вы пишете заявление в полицию. Напишите план и разметьте его постранично. Ничего, если он у вас поменяется, но, по крайней мере, у вас был план, а с планом всё всегда бывает легче». С опаской он смотрел на заднюю парту, но тринадцатую слушательницу закрывал пенсионер-убийца. Карлсон успел его возненавидеть за те вопросы, что он задавал в прошлый раз. Пенсионер хотел написать мемуары, а в них, завязкой всегда бывают скромные подробности детства, а о развязке пожилому человеку не хотелось напоминать из вежливости.
О чём говорить на третьей лекции, Карлсон не имел понятия, и по привычке полез в шкаф. Там, сразу за пыльными подборками латиноамериканских мистиков он увидел обтрёпанный том «Основы литературного мастерства». Москва, 1948 год. Обложка с двумя чернильными кляксами. Штамп библиотеки Литинститута, такой же на семнадцатой странице. Карлсон был готов поклясться, что сдал все учебники двадцать лет назад, иначе ему бы не выдали диплом. Но книга была перед ним и начиналась, как и положено, с классиков марксизма, а потом на двадцати страницах царил товарищ Жданов, клеймивший литературных хулиганов и блудниц. (В этом месте к повествованию прилагались портреты исторических личностей, - не блудниц с хулиганами, конечно, а классиков марксизма). Но удивила его следующая иллюстрация с множеством прямоугольников, соединённых стрелками. Вокруг прямоугольников суетились маленькие человечки, будто на старых карикатурах в «Крокодиле», где изображалось какое-нибудь явление: студенческий быт (добродушно) или выставка абстракционистов (с презрением). Эти карикатуры были советским ответом Брейгелю по количеству персонажей и то, что они пролезли в эту книгу, на минуту вернуло Карлсона в прошлое. Но главное, что это был план. Так и есть, план. Это был план. Он понял, что память сама подсказала ему структуру курса. Следующая иллюстрация оказалась тоже схемой. Рисунок сообщал общие сведения о героях произведения. В произведении всегда есть пара, он и она - положительные герои. За ними идут парой отрицательные, главных положительных поддерживает парочка таких же положительных, но поглупее. Есть пара прогрессивных стариков, накопивших опыт Гражданской войны и первых пятилеток, а есть пара, состоящая из пожилого бюрократа и его жены, что тиранит домработницу. Что-то всё это ему напоминало, но он не сразу осознал, что это структура оперетты.
На следующей лекции он обнаружил пропажу всех школьников. Остались только садовод-пенсионер, женщины трудной судьбы и незнакомка. Карлсон рассказал им своими словами список действующих лиц. Сейчас таинственная женщина, не задававшая вопросов, была видна лучше, но после лекции он обнаружил, что не может описать её лицо, изображение в памяти как-то размывалось.
Дома Карлсон принялся читать старый учебник и обнаружил, что вязнет в тексте, как муха в сиропе. Тогда он принялся искать другие картинки. И вот перед ним оказался «Конфликт», где хорошо объяснялось, что чем больше конфликта, тем лучше. Конфликт между старым и новым, между молодым инженером и старым бюрократом, между пограничником и шпионом - всё это опять изображали схематически изображённые человечки. Но конфликтов предполагалось два: один внутренний, а другой внешний. Внутренний был между прогрессивным комсомольцем и его антиподом-стилягой, а внешний, глуповатый состоял из случайно подслушанной героиней фразы (и, конечно же, неверно понятой), из неверно истолкованной скромности героя-сталевара, которая, обрастала событиями, как снежный ком.
Когда он вернулся домой, то увидел, что вся его комната перевёрнута. Из ценных вещей ничего не взяли, да и ценных вещей у него не было. Он стоял посреди комнаты и тупо глядел в разбитое зеркало. Чёрный человек в зеркале снял очки, протёр их и поник головой.
Хорошо хоть книгу он таскал с собой в портфеле, и на этот раз он украл из неё другую тему - «Метафоры». На рисунке были изображены индустриальные пейзажи и пахотные поля, трубы и трактора. Рядом были приведены примеры метафор хороших, правильных, где глаза колхозницы сравнивались с бирюзой, и неправильных, где они были залиты тормозной жидкостью.