- Нет, - говорят они, - дорогой наш вождь и учитель Кровавый Сталин. Бледный стоял, но гордый, и не сказал он нам Гражданской Тайны, потому что такое уж у него твёрдое слово. А когда мы уходили, то опустился он на пол, приложил ухо к тяжёлому камню холодного пола, и, поверишь ли, о Кровавый Сталин, улыбнулся он так, что вздрогнули мы, комиссары, и страшно нам стало, что не услышал ли он, как шагает по тайным ходам наша неминучая погибель?..
Тут дядюшка Юлиус оборвал рассказ, потому что папа Малыша принёс вискаря.
- Досказывай, - повелительно произнес Малыш, сердито заглядывая дядюшке в лицо.
- Досказывай, - убедительно произнёс раскрасневшийся Боссе. - Недолго уж.
- Хорошо, дети, я доскажу.
- Что это за ужасные буржуинские страны? - воскликнул тогда удивленный Кровавый Сталин. - Что же это такие за непонятные страны, в которых даже Карлсон имеет частную собственность и знает Гражданскую Тайну?..
- …И сгинул Карлсон в недрах ГУЛАГа… - произнёс дядюшка Юлиус.
При этих неожиданных словах лицо у Боссе сделалось вдруг печальным, растерянным, и он уже не глядел в журнал с голыми людьми. Синеглазая Бетан нахмурилась, а веснушчатое лицо Малыша стало злым, как будто его только что обманули или обидели.
- Но… видели ли вы, дети, бурю? - громко спросил дядюшка Юлиус, оглядывая приумолкших ребят. - Вот так же, как громы, зашелестели долговые расписки. Так же, как молния, засверкали платёжные терминалы. Так же, как ветры, ворвались в покои Кровавого Сталина брокеры и менеджеры, и так же, как тучи, сгустились обязательства по международным долгам. А видели ли вы проливные грозы в сухое и знойное лето? Вот так же, как ручьи, сбегая с пыльных гор, сливались в бурливые, пенистые потоки, так же, безо всякой интервенции, забурлила в стране Кровавого Сталина предпринимательская деятельность. И кончилось его время.
А Карлсона так и не нашли. Одно только радует, - он обещал вернуться. А пока оказали ему высшую честь: изобразили его на деньгах.
- Вот вам, ребята, и вся сказка, - и дядюшка отёр слезу, катившуюся по щеке.
Впрочем, все остальные уже давно плакали.
Ему двадцать лет
Он любил эту закрытую частную школу больше чем дом. В доме всё было неладно после того, как родители погибли. И тогда школа заменила ему родителей.
Сначала ему говорили, что они погибли в автокатастрофе. Он придумал картину происшествия сам, исходя из звука самого слова. Слово «автокатастрофа» было длинное, оно шелестело и распадалось медленно, каталось на языке точь-в-точь как «Вольво» отца - там на северной дороге, когда отец попал в туман.
Но потом, когда он подрос, ему открыли страшную тайну. Всё было не так: родители сорвались с лестницы, когда полезли его спасать. Ещё совсем крохотным Малыш забрался на крышу, и родители, увидев там мелькающее пятно его рубашки, полезли за ним.
Старая железная лестница не выдержала, и папа с мамой упали в мрачное пространство двора.
Малыш тоже упал - но только на верхний балкон. Боль удара вытеснила из сознания все обстоятельства этой трагедии, и, как Малыш ни пытался, вспомнить он ничего не мог.
С тех пор ему иногда казалось, что призраки его родителей должны ему помогать. Но никто ему не помогал, и даже никто не являлся во снах.
А ведь он надеялся на то, что отец когда-нибудь сгустится из солнечного света и облаков за окном.
Малыш теперь был одинок, вернее, он жил с дядюшкой Юлиусом, переехавшим в их дом. Фрекен Бок давно вышла за него, и теперь они вместе пили коньяк по утрам.
В доме всё было покрыто тонким слоем пыли, везде был запах тлена и разрушения.
А в школе, хоть там и был беспорядок, всюду царила жизнь.
Малыш прижился в школе, и никогда не хотел уезжать из пансиона на каникулы.
Дядя Юлиус глядел мимо него, нос его был похож на фиолетовую картофелину.
- Это всё оттого, что ты упал тогда с крыши… Если бы твоя бедная мама…
Это он говорил напрасно. В этот момент в Малыше просыпалась огромная крыса-ненависть, что скребла лапками по сердцу.
От этого чесался и горел шрам на виске, уже давно стёршийся, едва видимый.
Он с отличием окончил следующий класс, и директор школы подарил ему волшебную палочку - игрушечную, зато с лампочкой.
Ехать к дядюшке Юлиусу не хотелось, и он задержался в пансионе на несколько дней.
В последний вечер он стал с тоской смотреть в окно и вдруг заметил, как чернота ночи сгустилась вокруг него.
- Папа?
- Я Карлсон, - сказала бездонная свистящая чернота. - Я Карлсон, живущий на Крыше. Моё имя обычно не упоминается, потому что я - это и есть ночной город, я - его дыхание, и тревога. Я - темнота и вой полицейских сирен. Я - та кровь, что смывают дворники поутру с асфальта.
Верь мне, ибо я - твой отец.
- Но мой папа…