Птица-хохотунтья.

 Ситуация усугубилась тем, что леди Эмеральда была убеждена, что островитяне ворвутся в сад и уничтожат всех ее цесарок. — Из всего, что ей сообщили о произошедшем, она поняла лишь то, что виновницей всех беспорядков является какая-то птица, но какая именно было не совсем ясно. И, не желая рисковать, леди Эмеральда  принесла всех своих сорок с лишним цесарок внутрь и выпустила их в гостиной. — Естественно клеток никаких не было. И Питеру не раз приходилось наблюдать картину, как его дядя в компании высокопоставленных лиц пробирается по ковру из помета цесарок, чтобы выпить послеобеденный кофе. Это немного примиряло Питера с этими неспокойными временами. Компания, надо сказать, подобралась впечатляющая: подполковник королевских военно-воздушных сил — хрупкий, дряхлый старец; бригадный генерал — невзрачный маринованный грецкий орех[45]; адмирал — пожилой, лицо цвета спелой земляники, глаза круглые голубые абсолютно пустые; и лорд Хаммер — внешность полностью соответствовала фамилии, молот он и есть молот.

Между тем ситуация на острове становилась все хуже. И католический, и англиканский миссионеры в одночасье лишились почти всей паствы, по большей части состоявшей из фангуасов. Единственной, от кого никто не ушел, была преподобная Джудит Лонгнекс. Поэтому, когда отец О'Мэлли и  преподобный Брэдстич решили отправиться во Дворец, чтобы выразить протест, они настояли на том, чтобы она сопровождала их, что она сделала с крайней неохотой.

— Это отвратительно… Это же богохульство… Поклоняться птице… — говорил отец О'Мэлли Кинги. По мере того как негодование его возрастало, его ирландский акцент становился все заметнее, понять его становилось все труднее, словно  каша была у него во рту. — Вы, как глава государства, должны подать личный пример, положив этому конец, так должно сделать. 

— Име-е-енно так, име-е-енно так, — проблеял его преподобие Брэдстич, вытирая пот с сального лица. — Невозможно даже сказать на сколько это подрывает основы христианства! Вчера я читал проповедь всего лишь четверым.

— Происходящее возмутительно!.. — не успокаивался О'Мэлли.

Кинги, откинувшись на спинку кресла, спокойно слушал. А затем обратился к Джу, стоявшей молча:

— Ну а вы что скажете, преподобная Лонгнекс?

— Знаете, — Джу говорила слегка смущенно. — От меня никто не уходит. Я просто сказала своей пастве, что они могут относиться к хохотунье как угодно, и оставаться прихожанами моей церкви. Что Бог создал Птицу-Хохотунью, и это Его воля, чтобы мы ее обрели вновь. Поклонение птице, это поклонение Богу через одно из Его творений. Я действительно так считаю.

— Но это же идолопоклонство, — рявкнул отец О'Мэлли.

— Не-е-гоже так поступать истинному христианину, — проблеял Брэдстич. — Вы ме-е-е-ня удивляете, преподобная Лонгнекс.

— Это злонамеренный подрыв истинной веры, — прорычал О'Мэлли. — Это нужно остановить.

Услышав это, Кинги, до того опиравшийся на спинку кресла, вдруг резко подался вперед, и ледяным тоном заявил:

— Я, ведь, не указываю вам, какому богу вы должны молиться, и как правильно это делать. — На Зенкали это считается величайшей дерзостью. Как бы вы посмотрели на то, если бы я издал указ, гласящий, что отныне каждый иностранец на острове должен поклоняться Птице-Хохотунье или уехать?

Отец О'Мэлли вздрогнул, как будто Кинги ударил его:

— И это… после стольких лет моей работы… после того, как я спас столько душ?

— Э-э-это… будет ве-е-есьма ре-е-е-троградный шаг, — проблеял Брэдстич.

Джу печально улыбнулась Кинги:

— Это ваш остров, вы здесь хозяева, но мне было бы очень жаль уезжать.

Король долго смотрел на них, а затем вздохнул:

—  Можете быть уверены. Такого указа не будет.

Миссионеры вздохнули с облегчением.

— Однако, — продолжил он, подняв могучую розовую ладонь, — предупреждаю, не забывайтесь, будьте более терпимыми. Если хотите знать мою точку зрения — мне все равно, что вы там проповедуете, лишь бы это не причиняло вреда другим. Оценивая позиции всех троих, я скажу без обиняков: права преподобная Лонгнекс. У меня нет ни малейшего намерения вмешиваться в верования моего народа, и приводить их в соответствие с вашими, кстати сказать, весьма эксцентричными представлениями о божественном. Если кто-нибудь из моего народа пожелает обратиться в вашу веру, он имеет на это полную свободу.

Равно как и полную свободу веровать во все, что ему нравится, лишь бы это не шло во вред Зенкали. Вы всегда должны помнить следующее: то, что один человек почитает как божество, для другого, может статься, — просто волшебная сказка. Но ведь и божества, и волшебные сказки имеют право на существование в этом мире.

— О, Кинги, как ты умен! — Восхитилась Джу.

— Благодарю, — величественно произнес Кинги.

Он встал с кресла, давая понять, что аудиенция окончена, и поникшие духом представители католической и англиканской церквей, а также торжествующая Джу удалились.

— Ну, мальчики, — сказала она, когда они вышли из дворца, решив посыпать раны «мальчиков» солью, — я спешу. Моя паства меня заждалась. У нас сегодня репетиция хора.