Птица-лира

Они оба смотрели на нее с дивана. И хотя они снова образовали треугольник, позиции в нем сместились – Бо как можно дальше отодвинулась от Соломона, на самый край дивана.

– У меня был кошмар. Я проснулась и почувствовала, что я в клетке, и я услышала птицу.

– Что именно услышала? – уточнила Бо в надежде вызвать у нее звук.

Лора подумала и покачала головой – ни звука.

– Наверное, я схожу с ума. – Она устало потерла глаза. – О чем я только думала!

– Нет, ты совершенно нормальная, – тихо ответила ей Бо. Соломон от нее такого не ожидал.

Не обращая внимания на Соломона, Бо принесла из кухни стул и пододвинула его вплотную к креслу, села напротив Лоры. То ли нарочно загородила от него женщину, которую он с первой встречи пожирал глазами, то ли не хотела смотреть на него, чтобы не сбиться, – этого Соломон не знал.

– Вокруг тебя творилось безумие – вот в чем дело. Как можно было ожидать, что ты с этим справишься? Вот ты и нашла выход. Стала по балконам лазить.

Лора изумленно вытаращилась на Бо, и обе они расхохотались, дав выход нервному напряжению.

– Это канарейка. У меня такая в детстве была. Они живут в клетках. А по ночам их уносят в дом, в тепло, – пояснила Бо.

– Ох! – в очередной раз хлюпнула носом Лора. – Мне следовало это знать.

– Думаю, дело не столько в желании выпустить канарейку, сколько в твоих ощущениях – ты попала в ловушку, ты хочешь освободиться, – подсказала Бо.

Соломон был ошеломлен этим разговором. Сидел тихо, впервые поверив, что Бо может справиться и с этой проблемой – с Лорой.

– Все были так добры, – сказала Лора. – У меня ни единой причины не было сходить с ума. И ты, и Соломон были так добры ко мне, внимательны, гостеприимны. – Она быстро глянула на Соломона и тут же отвела взгляд, не желая предавать Бо, которая так хорошо все понимала. – Я не хотела вам все портить. Не хотела подводить, ставить в неловкое положение.

– Ничего такого и не было! – Бо сердилась не на Лору, на саму себя. – Мы… Нет, я вправе говорить только за себя. Я обязана была тебя защитить, а я бросила тебя на съедение. Я видела, что происходит, но сказала себе, что это для твоей же пользы. Это была неправда.

Лора и Соломон слушали ее с изумлением.

– Нет, наоборот, ты меня спасла, – возразила Лора. – Я очень благодарна за все.

– Не за что благодарить, – негромко ответила Бо. – Прошу, пойми: мы все были в таком восторге, какая ты замечательная, уникальная, невероятная, – мы потеряли голову. Твой талант…

– Нет у меня никакого таланта, – перебила Лора. – Вот у Алана – талант. Он репетирует ночами, каждую ночь, отрабатывает свой номер. Сначала пишет сценарий, потом разыгрывает его и сам чинит свою куклу, когда она обтреплется. Пятнадцать лет путешествует по всей стране, готов выступать всюду, куда позовут. Его освистывают, над ним смеются, платят гроши – он идет на все, лишь бы оттачивать свое искусство.

При слове «оттачивать» она снова увидела Гагу с ножом, но ни звука – ни в голове, ни вслух. Эта внутренняя немота еще больше побуждала ее говорить о других:

– Элис, какая бы она ни была противная, по четыре часа в день проводит в спортзале. Каждый день. В рот не возьмет ничего вредного. Складывается, словно на тысяче шарниров, всю жизнь посвятила своему искусству. Спаркс – он занимается карточными фокусами с семи лет. С семи! И репетирует по шесть часов ежедневно. Селена поет словно ангел, а еще у нас есть двенадцатилетняя девочка, прыгающая сквозь огонь. Вот это талант. А я что? Странное существо, разевает рот и подражает всяким звукам. Ничего оригинального. Вроде попугая или… или мартышки. Какой-то каприз природы. Урод, годный для цирка, а не в шоу талантов. Я – подделка, фальшивка. Меня правильно назвали лгуньей. Ничего подлинного, уникального, оригинального – я воспроизвожу чужие звуки и зачастую даже сама этого не замечаю. Мне тут не место, я прекрасно это понимаю. Нельзя мне было вторгаться в вашу жизнь, в ваши отношения – я же вижу, что я натворила, я прошу за это прощения… – Слезы все лились. – Но я не видела другого выхода. Не знала, куда еще пойти. Некуда больше – и вернуться нельзя. Я стараюсь, все время стараюсь двигаться дальше, но за что бы ни схватилась – не нахожу опоры… – Голос ее сник, заглушенный слезами.

Соломон сам едва не плакал. Если бы не Бо, он бы уже вскочил, подошел к ней, обнял, он бы ее целовал, каждый сантиметр ее тела, говорил бы ей, какая она красивая, какая талантливая, совершенство во всем. Самая талантливая, самая уникальная, самый подлинный человек, какого он видел. Сказал бы, что она околдовала его сразу, ей достаточно для этого просто быть самой собой. Но он не вправе: здесь, в одной комнате с ними, Бо, и любым словом, любым движением он выдаст себя – предаст Бо. И он сидел молча, пленник, заточенный в собственном теле, смотрел, как женщина, которую он полюбил, разваливается на куски и рыдает перед той женщиной, которую он пытался любить.

И вдруг женщина, которую он пытался, но не сумел полюбить, сказала все за него – лучше, чем он, – и он всегда будет ей за это благодарен.