Птица малая

– Естественно, – проговорил Фелипе, пожимая плечами и признавая естественность такой позиции для семей, подобных семье Джулиани. Он мог и не продолжать в том же духе: ваша мать прекрасно знала, кто был вашим отцом, у вас были образованные родители, а также деньги на яхту, собственный дом и машины. – Я хочу сказать, что если бы вы не стали священником, то сделались бы банкиром, видным врачом… кем-то в этом роде, так?

– Да, возможно. Кем-то таким. Из меня получился бы крупный бизнесмен или финансист.

– И вы чувствовали бы себя на своем месте, призванным к этому делу, так? Вы умны, вы образованны, вы умеете трудиться. Вы заслуживаете быть тем, кем и чем являетесь, и то, где находитесь.

Отец-генерал промолчал, однако не стал отрицать справедливость подобного утверждения.

– А знаете, кем бы я был сейчас, если бы не стал священником? Вором. Или еще хуже. Я уже крал, когда Эмилио заинтересовался мной. Кое-что ему было известно, но он не знал, что я взламываю автомобили. В девять-то лет. Годам к тринадцати меня возвели бы в сан великого автомобильного вора.

– А что было бы с Эмилио Сандосом, если бы Д. У. Ярброу не заинтересовался им? – поинтересовался Джулиани. – Кем бы тогда стал Эмилио?

– Торговцем, – ответил Рейес, взглядом проверяя, знает ли Джулиани жаргонное значение этого слова. – Торговал бы черной героиновой смолой, полученной из Мексики через Гаити. Семейный бизнес. Все они им занимались. Деда его убили в тюрьме. Смерть его отца стала поводом едва ли не для войны между двумя бандами. Брата убили за то, что утаивал выручку.

Фелипе умолк, подумав о том, имеет ли он право говорить такое Джулиани. Что-то было уже известно; досье Эмилио содержало как минимум подобную информацию, а быть может, и кое-что большее.

– Представьте себе, – проговорил Фелипе, захваченный резким контрастом между своей и Эмилио жизнью, и жизнями подобных Винченцо Джулиани людей, от рождения располагавших деньгами, властью и жившими в безопасности. – До сих пор случаются такие моменты, когда личина вора, которым я начинал становиться, кажется мне более естественной для меня, чем облик священника, которым я пробыл уже столько десятилетий. Когда тебя забирают из родной трущобы и дают образование, ты становишься вечным чужаком и там, и там… – Охваченный глубоким смущением, он умолк. Джулиани может и не понять ту цену, которую школяры платили за свое обучение: неизбежное отстранение от не понимающей их семьи, от корней, от личности, которой уже начинал становиться, от того «я», которым некогда был. Рассердившись на себя, Фелипе решил более ничего не рассказывать об Эмилио Сандосе. Пусть Джулиани сам спрашивает у него.

Однако Отец-генерал произнес:

– Поэтому вы заучиваете правила и стараетесь не высовываться, чтобы вас не унижали.

– Да.

– И вы держитесь напряженно и официально в прямой пропорции к тому, насколько велико ваше отчуждение от своей среды.

– Да.

– Благодарю вас. Это многое объясняет. Мне следовало бы это понять…

Разговор прервал очередной громкий обмен репликами на итальянском. Они повернули обратно к Неаполю и проплывали мимо новой рыбацкой шлюпки. Речь пошла о бамбинос, и Рейес с раздражением спросил:

– Эти люди хотя бы когда-нибудь ловят рыбу?

– Ну, едва ли, – добродушно усомнился Джулиани. – Ходить под парусом они, конечно, умеют, но рыбу не ловят.

Озадаченный Фелипе посмотрел на него:

– И вы в самом деле знакомы с ними, так?

– Да. В основном родня, двоюродная и троюродная. – Джулиани ухмыльнулся, пока Рейес переваривал мысль.

– Поверить не могу. Мафия! Это же мафия, так ведь? – выкатив глаза, произнес Фелипе.

– О боже. Я бы так не сказал. Так не принято говорить. Конечно, не могу утверждать, что мне известны основные источники их доходов, – признал Джулиани голосом сухим и мягким, как мука, – но образование позволяет мне попробовать догадаться. – Посмотрев на Фелипе, он едва не расхохотался. – В любом случае мафия – это на Сицилии. А у нас в Неаполе это каморра. Говорят, одно и то же, – задумчиво проговорил он. – Забавная получается штука. Мой собственный дед и дед Эмилио Сандоса занимались примерно одним и тем же ремеслом. Теперь, по трезвом размышлении, могу сказать, что Сандос слегка напоминает мне моего старика. В своей собственной среде он был мил и обаятелен, однако с теми, кому не доверял или с кем не ладил, держался сдержанно и настороженно. И то, что я принадлежал к его внутреннему кругу, казалось мне привилегией. Ради него я прошел бы по раскаленным углям. Поворот.

Услышанное в буквальном смысле слова оглушило Фелипе, и Джулиани пришлось оттолкнуть его от реи. Он позволил Рейесу впитать его слова и заговорил не сразу:

– Отец мой был относительно чист, однако семейные деньги оставались столь же грязными, как и путь, которым они заработаны. Я обнаружил это примерно в семнадцать лет. Возраст глубокого идеализма, эти семнадцать. – Отец-генерал перевел взгляд на Рейеса. – Наверное, я никогда не перестану удивляться многообразию мотивов, которые приводят людей в священники. И думаю, что для меня самого обет бедности был средством компенсации.