Птица малая

Он осознавал собственный агностицизм и терпел его. И вместо того чтобы отрицать существование чего-то такого, чего сам он воспринимать не мог, признавал подлинность своего сомнения и продолжал путь, молясь перед ликом своей неуверенности.

В конце концов, Игнатий Лойола, солдат, убивавший, насиловавший и осквернивший собственную душу, говорил, что молитву можно считать достигшей цели, если после нее ты можешь действовать более благопристойно и мыслить чище. Как однажды сказал ему Д. У.: «Сын мой, довольно того, если ты не будешь поступать как откровенный негодяй». И, следуя этому не слишком высокому стандарту, Эмилио Сандос мог даже поверить в то, что является человеком Божьим.

Так что, надеясь на то, что ему удастся наконец найти путь в тот уголок своей души, который оставался закрытым для него, Эмилио был доволен тем местом, в котором ныне пребывал. Он никогда не просил Бога доказать Его существование ничтожному Эмилио Сандосу просто потому, что он поступал теперь уже не как прежний негодяй. Он никогда и ничего не просил для себя. Уже то, что он получил, превышало всякую меру благодарности, вне зависимости от того, ждет ли ее Бог, да и нужна ли она Ему.

Так что в ту теплую августовскую ночь, лежа в своей постели, он не ощущал никакого высшего Присутствия и не ждал никакого Голоса, ощущая лишь свое привычное одиночество в космосе. И тем не менее с трудом старался выбросить из головы мысль о том, что если когда-либо человек воистину нуждался в знамении свыше, то он, Эмилио Сандос, уже получил таковое, прямо в морду, этим утром, в Аресибо.

После этого он уснул. И уже перед самым рассветом увидел сон. Он находился в какой-то темной клетушке… один, в такой полной тишине, что слышал собственное дыхание и стук крови в висках. А затем начала открываться дверь, о наличии которой он и не подозревал, а за ней полыхнуло пламя.

Сон этот сперва поддерживал его, а потом преследовал долгие годы.

Глава 13 Земля

Август–сентябрь 2019 года

ЭНН ЭДВАРДС КАК РАЗ заканчивала утренний прием, когда увидела Эмилио возле открытой двери в клинику. Она остановилась, не закончив шага, но все-таки вышла из кабинета в крохотную приемную.

– Ты сердишься на меня? – спросил он негромко, не входя внутрь.

– Сержусь, – едким тоном согласилась она, вытирая руки и делая шаг к двери. – Только пока не поняла на кого.

– На Бога, наверно?

– Ты нравился мне гораздо больше, когда не приплетал Бога ко всякому чертову разговору, – буркнула Энн. – Ты еще не обедал? Иду на полчаса домой. Осталась вчерашняя паста.

Эмилио пожал плечами, кивнул, отступил в сторону, пока она запирала дверь. Они отправились вверх по восьми десяткам ступеней, отделявших их от дома, Энн нарушала молчание только для того, чтобы ответить на приветствия встречных. Войдя в дом, они отправились на кухню. Эмилио устроился на табурете в уголке, внимательно наблюдая за Энн, принявшейся хлопотать, собирая легкий ленч для обоих.

– Часто трудно понять по поведению людей, верят они в Бога или нет, – отметил он, начиная разговор. – А ты веришь, Энн?

Включив древнюю микроволновку, она повернулась к нему, опершись на стол и впервые посмотрев ему в глаза… впервые с того мгновения, когда заметила его у клиники.

– Я верю в Бога таким же образом, как верю в кварки, – проговорила она прохладным тоном. – Люди, которым по должности положено разбираться в квантовой физике и религии, говорят мне, что располагают вескими причинами верить в существование кварков и Бога. Еще они говорят мне, что если я захочу посвятить свою жизнь изучению обеих наук, то в конечном счете, как и они сами, узнаю, что Бог и кварки очень похожи.

– И ты действительно считаешь, что они говорят правду?

– Для меня это что вдоль, что поперек. – Пожав плечами, она повернулась к печке, чтобы достать из нее тарелки. Эмилио легким движением соскочил со стула и отправился за ней в столовую. Они сели и приступили к еде, легкий ветерок доносил до них звуки окрестной жизни.

– Тем не менее, – проговорил Эмилио, – ты ведешь себя как положено нравственной и доброй личности.

Он рассчитывал на взрыв и получил его. Энн со стуком швырнула вилку на тарелку и откинулась на спинку стула.

– Знаешь что? Мне и в самом деле отвратительна мысль, что человек может быть хорошим и нравственным потому, что исповедует какую-то религию. Я делаю то, что должна, – проговорила Энн, чеканя каждое слово, – не надеясь на вознаграждение и не из страха перед наказанием. И для того, чтобы я вела себя пристойно, мне не нужно никакого рая, чтобы подкупить, и ада, чтобы запугать… спасибо тебе, дорогой.

Эмилио дал ей остыть, дождался того, чтобы она снова взяла вилку и приступила к еде.

– Благородная женщина, – заметил он, в знак почтения наклоняя голову.

– И на фиг проклятая, – буркнула она с полным ртом, глядя в тарелку и цепляя вилкой трубочку ригатони[42].