Птица Ночь

– Если б я не помнил наизусть твоё досье, то решил бы, что взял в постель наивную девчонку из деревушки.

– Значит – ты?

– Да.

– А я – на нынешней роли?

– Поэтому я и спросил, почему ты идёшь против Бабушки.

– Откровенность за откровенность, милый. Я не вольна в себе. Мои неугомонные сёстры его терпеть не могут. Они хотят вернуть женскую власть, как это было раньше, при первой, настоящей Бабушке.

– Значит – бой с нами?

– Ты очаровательно догадлив.

– И ты пойдёшь против нас? Против меня?

– Признаться, очень не хотелось бы, но…

– И ты не была бы довольна нынешним местом? При мне, конечно.

– Я, кажется, становлюсь никудышным политиком… Может быть, это старость?

– Нет, это любовь.

– Да, да, да, да! Не просто довольна, я была бы счастлива – слышишь?! Но только – всё по-иному! К чёрту этот страх иных миров, этот застой, эту косность гнусную, эту глупую бабушкину демагогию! Геликоптеры Муана раздвинут для нас рамки мира, наша армия – сильнейшая в мире! – пойдёт на штурм новых и новых земель. Мы вооружим всех, и вооружим отлично! Мы бросим их завоёвывать другие острова! Что нам этот жалкий клочок суши! Впереди – целый мир, и мы будем властвовать над ним – ты и я!.. Но ты не зря спросил про Семью…

– Мы не члены Семьи…

– Стать ими или…?

– Или.

– Всех?

И Йердна ответил очень медленно и так уверенно, что Агни всей кожей ощутила кремневый стержень его души.

Затемнение.

КОНЕЦ КИНОСЦЕНАРИЯ

Что же это делается? А?! Ну что за бестолковщина такая, чёрт побери! Ненавижу этот праздник – 8 Марта, ох, как ненавижу! И всё почему? Из-за цветов! Что за бездельники этим делом распоряжаются?! Ох, хотел бы я их увидеть! Нет, я бы их бить не стал, я бы просто, как Райкин говорит, им в глаза посмотрел. С каждым годом всё хуже и хуже. Ведь население в Москве за год не удваивается, а цветов будто меньше и меньше. На всех перекрёстках – очереди по сто человек, на Калининском у цветочного – форменное смертоубийство. Ну а частник – наш спаситель всегдашний – на 8 марта совсем звереет! На Центральном рынке за тюльпанчик по 3 рубля берут! А?! Нет, тюльпаны роскошные, прямо выставочные (говорят, из Риги привезли), но цена! Да лет пять назад за такие деньги я бы их пук купил. А ведь берут, да ещё как – драка! Не пробиться к прилавку! Червонцы так и мелькают. Какие-то молодцы атлетического сложения в дублёнках нараспашку без очереди прут – скандал! Крики, ругань, толкотня, тычки! Ненавистный праздник… Да и было бы для кого стараться-то, если уж совсем честно. Что ей, Раисе Павловне, цветочки – ей с базы балык чуть не ящиками везут: только примите, благодетельница… Эх, жизнь полосатая! Терпи, терпи, Георгий… А если о другом говорить… Нет, человек не кузнец своего счастья. Во всяком случае, я. А не хочется в это верить. Ведь как заманчиво звучит: «Куём мы счастия ключи…»

ЯСАВ (явь)

Нет, он не стал новым человеком. До этого ещё было далеко. Ещё не пробил чрезвычайный час, и Маятник ещё отсчитывал время старой жизни. Но уже что-то сместилось в непостижимом механизме, и он начал становиться другим.

Ясав смотрел для другого. Не для другого хозяина – эту мысль он отмёл после колебаний, но окончательно. Он подумал о другом человеке. Сначала – об Анири, потом – о Муане, потом – о многих других людях, которых знал в своей жизни. Для них дано ему зрение. Какая польза для них будет от его работы – вот как он понял тёмные слова Йердны. Ясав и сам ещё толком не разобрался в этом новом для него взгляде на жизнь, но мысль беспокойно ворочалась, требовательно напоминая о себе. И неожиданно Ясав поймал себя на том, что не облекает увиденное в привычнее слова отчёта для Бабушки. Сначала он не понял себя, на мгновение испугался такого поворота дел, а потом… Странное чувство свободы охватило его. Непривычное, даже неудобное на первых порах – но удивительно лёгкое!

Он вдруг вообразил, что свободен от Бабушки и всего, что олицетворяло это имя, от всей Родни с её жестоким регламентом бытия, от всей лживой мишуры, засорявшей его ум и глаза… Ясав засмеялся, как во сне, но вдруг понял, что это почти не сон. Это ещё не явь, но может, может стать ею.

В ту ночь, в глубине сновидения, шёл он по лесу. Лес блестел, серебряно искрился – это листья, тысячи листьев, облитые дождём, отражали скупые лучи солнца, пробившиеся сквозь тучи. Окружённый этим сверканьем, Ясав вышел к реке. Её узкое русло будто было прорублено сквозь лес: ни отмелей, ни песка – вода подходила к корням деревьев. Была осень. Жёлтые, коричневые, красные листья устилали землю, и вся река была так плотно покрыта ими, что и воды не было видно. Течение было медленным и ровным – без водоворотов и ряби – просто тихое, медленное движение. И листья плыли. Множество листьев неторопливо шли сквозь лес. Их движения напомнили Ясаву движение неисчислимой толпы за гробом. «Это хоронят осень», – подумал Ясав. Потом его мысли сплелись, смешались в неразличимую вязь, и он спал уже без сновидений.