Птица-пересмешник

— Ты у нее на крючке, приятель, вот что я тебе скажу. Был у нас дома случай вроде этого с одной бродячей собакой… Я тогда жене так сказал: «Никаких чертовых псов, вези его в „Баттерсейский центр“ для бездомных собак», так и сказал. Так нет же, приятель, представляешь себе, это был такой чертовски славный пес, что мы не могли с ним расстаться. Так и живет у нас до сих пор. Вот и с женщинами так же, — философически продолжал таксист. — Как попадешься к ним на крючок, уже не в силах с ними расстаться, так сказать. С тебя три фунта одиннадцать шиллингов и шесть пенсов, приятель, прошу.

— Беда в том, — ответил я ему, рассчитываясь, — что для нее еще не открыли никакого «Баттерсейского центра».

— Это верно, — отозвался он смеясь. — Придется держать ее дома. Удачи, приятель.

Поднявшись в номер, я разложил на кровати свой лучший костюм и чистую рубашку, присоединил к ним потрясающий галстук — нежданный подарок из Лиссабона от мужа моей сестры, проверил, целы ли мои носки и начищены ли ботинки. Посещение ресторана с Урсулой неизбежно оборачивалось для меня душевными травмами, посему я желал быть уверенным, что сам не нарушу никаких правил приличия. Дай Бог справиться с ее промашками…

Ровно в час я был в «Дорчестере» и уже поправлял галстук, ожидая перед входом в ресторан появления Урсулы, когда ко мне быстро подошел знакомый старший официант.

— Добрый день, Себастьян, — весело поздоровался я.

— Добрый день, сэр. Мадам ждет вас за столиком.

Я насторожился. Урсула никогда не приходила вовремя, не говоря уже о том, чтобы явиться раньше времени. Себастьян проводил меня к столику на четыре персоны, однако Урсулы не было видно.

— Возможно, мадам вышла в туалетную комнату, — предположил Себастьян.

Я опустился на стул, придвинулся к столу вплотную и уперся ногами во что-то металлическое. Приподнял скатерть и увидел направленный на меня из клетки неприязненный взгляд Моисея. В двух колких словах он дал понять, где мне следует быть. Я похолодел. Себастьян, глядя на потолок, тщетно пытался спрятать улыбку за картой вин.

— Что это такое, черт побери? — спросил я.

— Если не ошибаюсь, это птица, принадлежащая мадам, — учтиво сообщил Себастьян. — Из семейства попугаев, насколько мне известно. Мадам принесла ее с собой и пожелала поместить под столом. Мне было сказано, что птицу зовут Моисей. Когда ее проносили через фойе, она… э… разговорилась, причем, учитывая ее имя, употребляла совсем не библейские слова.

— Будто я не знаю, — с горечью произнес я. — Но каким образом, черт возьми, вы ухитрились внести ее сюда, не оскорбив слух всех ваших гостей?

— При помощи обернутой вокруг клетки салфетки, — объяснил Себастьян. — Мадам сказала, что темнота действует на птицу успокаивающе, как снотворное, лишая, так сказать, дара речи. Похоже, так оно и есть. Если не считать услышанной вами реплики, она воздерживалась от замечаний с тех пор, как ее поместили под стол.

— Но зачем, черт возьми, она вообще принесла ее сюда? — вспылил я.

— Возможно, я ошибаюсь, сэр, но мне кажется, мадам решила сделать вам сюрприз.

— Сюрприз, мне? — фыркнул я. — Не нужна мне эта проклятая птица, хотя бы к ней приложили горшок золота!

— Должен сознаться… — начал Себастьян. — А вот и мадам. Она, несомненно, объяснит, зачем здесь очутился… э… Моисей, если мне будет позволено называть его только по имени.

Я отметил веселые искорки в его глазах.

— Себастьян, — сказал я, — мартини для мадам, двойное виски и минеральную воду для меня. Да, и если у вас есть настойка «боли-голова», принеси стаканчик для попугая.

Он поклонился и выдвинул стул для приближающейся к столу причины всех моих бед.

— Привет, милый! — воскликнула она. — Ты рад, что я нисколечко не задержалась?

— Вы оба не задержались, — зловеще произнес я.

Урсула виновато попятилась.

— О, так ты уже видел Моисея? — осведомилась она с напускной беспечностью.

— Попробуй его не заметить, — едко вымолвил я. — Эта чертова клетка ободрала носки моих тщательно начищенных ботинок, и в левый ботинок непрерывно сыплется песок вместе с тем, что, насколько я разбираюсь в садоводстве, называется семечками. Впрочем, с такой же вероятностью это может быть пометом. С какой стати, позволь мне спросить, Моисей непременно должен участвовать в трапезе вместе с нами?

— Ну же, милый, не надо на меня сердиться. Ненавижу, когда ты начинаешь сердиться, кричать и фыркать, точно этот бун Ахиллес.

— Аттила, — поправил я, не в силах добавить, что вместо «бун» следовало сказать «гунн».

Устремленные на меня глаза Урсулы наполнились влагой, и две огромные слезы, яркие, как падающие звезды, скатились вниз по щекам.

— Милый, — хрипло заговорила она, — мне так тяжело пришлось, не будь так жесток со мной.

Я был уже готов смягчиться, когда она добавила:

— И с бедным Моисеем.