Птица скорби

На Энале было красное бархатное платье, до такой степени тесное, что её пышная грудь едва не вываливалась наружу. Из-за вздёрнутых кверху нарисованных бровей лицо её казалось удивлённым, и она еле перебирала ногами на высоченных серебристых шпильках. Энала всё время глядела под ноги, боясь упасть, и едва не прошла мимо меня.

– Энала, как ты? – окликнула я её. Идиотский вопрос.

– Хм… – промычала она.

– Я не могу там больше оставаться.

– М-м-м? – она подняла на меня глаза.

В наш разговор вклинилась Рудо.

– Энала, ты же сказала, что всё объяснила ей. Я не хочу проблем.

– Она всё знает, Рудо. Потому и вернулась. Просто ей надо было попрощаться со своим братом и всё такое. – Энала многозначительно взглянула на меня и прошептала: – Иве…

– Да, всё так и есть, – неуверенно пробормотала я.

– Тогда ты должна была вернуться раньше, Чилеше, – с упрёком сказала Рудо.

Мне хотелось поправить её, сказать, что никакая я не Чилеше, а Чимука, но Энала поспешно вставила:

– Зови её просто Чичи.

– Хорошо. Чичи, у тебя нетоварный вид. Пойдём, я отведу тебя домой – ты примешь душ и переоденешься.

Мы с подругой радостно закивали.

Машины проезжали мимо, но никто не забирал проституток, и это показалось мне странным. Только позднее я поняла, как всё устроено. Если кто-то хочет снять проститутку, он несколько раз проезжает туда-сюда, а потом останавливается в отдалении. Первыми к машине бегут новенькие, а бывалые никуда не спешат, зная, что переговоры всё равно ведут именно они. Вот примерная сценка:

– Сколько за час? – спрашивает водитель. Иногда он интересуется не для себя, а для пассажира.

– С тебя – всего сотня, – говорит бывалая, наклонившись к водителю и стараясь задеть его руку грудью. – Сто тысяч квач.

– Ну ты загнула! – возмущается водитель, беспокойно ёрзая на сиденье, если рядом проходят посторонние.

– А сколько у тебя есть? – спрашивает другая бывалая, протискиваясь вперёд и призывно улыбаясь.

– Двадцать штук.

– Ладно, можем скостить до семидесяти, но только за твои красивые глаза.

Сзади из ворот выезжает машина и начинает сигналить, требуя проезда. Водитель поспешно заводит мотор.

– Да хватит торговаться, поехали уже, – выпаливает третья девушка. – Тридцать пять штук за полчаса, годится?

Водитель и пассажир смеются и открывают дверь. Кстати, двери в машинах всегда заблокированы. Вот такая процедура. Разговор может происходить другими словами, на любом языке, но всё равно клиент чаще всего выбирает ту, что подешевле. Рудо заранее объяснила, ниже какого порога нельзя опускать цену, сколько ни торгуйся. Не меньше двадцати тысяч квач за полчаса.

Но пока ещё я ничего этого не знаю. Рудо ведёт меня в дом, чтобы придать мне товарный вид. Она поддерживает со мной малозначительный разговор, акцент у неё зимбабвийский.

При виде моей счастливой улыбки в глазах её вспыхивает огонёк сочувствия, но она не выказывает его вслух.

А я думаю о том, что сто лет не принимала душ. Господи, душ. Это словно из какой-то давно забытой сказки. Для уличной бродяжки большое счастье просто постоять под промышленным кондиционером-вентилятором супермаркета «Шопрайт», из которого капает достаточно влаги, чтобы умыть лицо и руки. А так, если хочешь помыться целиком, жди сезона дождей.

– Душ… – протяжно и с улыбкой говорю я.

– Поторопись, малáя.

Душ представляет собой обычную кабинку, наспех смонтированную из жестяных листов, а если встать на цыпочки, то можно увидеть улицу. Я стою под водяной струёй и тру себя намыленной мочалкой. Заслышав какой-то шум, я выглядываю наружу и вижу бродячую собаку, что лакает воду из образовавшейся лужи.

Готово. Обмотавшись читенге, я возвращаюсь в дом. Рудо в дальней комнате подбирает для меня одежду, роясь в высоком комоде и горе пакетов на нём. Рядом на полу располагается её постель, а вместо замка на двери болтаются две завязки. Рудо кидает мне мягкий узелок:

– Давай, прихорашивайся. Сейчас обувь тебе подберу.

Я развязываю узелок и обнаруживаю там почти новое фиолетовое платье, только непонятно, как я в него влезу.

Сквозь трещину в оконном стекле задувает сквозняк, где-то неподалёку играет музыка регги[90]. Платье очень странно себя ведёт: задираешь руки, чтобы застегнуть сзади молнию, и подол платья оказывается на уровне пупка. Наконец, кое-как справившись с этим тесным нарядом, я поправляю подол, но он едва закрывает мою попу. Я надеваю красные туфли с открытым мысом и вопросительно гляжу на Рудо. Та одобрительно кивает. На ней короткая джинсовая юбка и красная блузка выше пупка. На животе её белеют растяжки – так бывает, когда женщина сильно худеет.

– Готова? – спрашивает Рудо, глядя на собственное отражение.

Я тоже подхожу к зеркалу и вижу рядом с Рудо незнакомую пухленькую девушку в вызывающем платье. Кто это вообще? Я совсем её не знаю. На сквознячке волосы мои разметались в разные стороны, и Рудо приглаживает их, случайно сделав мне больно. Я непроизвольно ойкаю.

– Да ладно тебе, я просто пытаюсь помочь, – говорит Рудо. – Жаль, что такие юные девочки отправляются на панель.