Птица солнца

– Только пророчица. Да и как иначе – ведь она принадлежит богине. – Хай отрекся от своей любви, и Ланнон скептически хмыкнул.

– Ты мудр во всем, кроме женщин, друг мой. Позволь мне быть твоим наставником.

– Ты добр, как всегда, – сказал Хай.

– Держись от нее подальше, Хай. Послушайся человека, который тебя любит: она не принесет тебе ничего, кроме горя.

– Ну, довольно отдыхать. – Хай встал и надел петлю топора на плечо. – Пора продолжить поход.

После полуночи легионы Опета перевалили через гряду низких холмов, и перед ними открылась широкая равнина и река Кал. Равнину заливал серебристо-голубой лунный свет, дым десяти тысяч кухонных костров стлался над рекой.

Тусклые красные пятна этих костров были разбросаны по всему городу – темные бесформенные хижины, огромное скопление примитивных жилищ, стояли без всякого плана или порядка.

– Он оценил население в пятьдесят тысяч – и не ошибся. – Хай посмотрел на город.

Стоявший рядом Ланнон спросил:

– Как ты собираешься действовать?

Хай улыбнулся в лунном свете.

– Ты научил меня охотиться на дичь, мой царь.

Пришли за приказами командиры когорт, в плащах, шлемах, молчаливые и серьезные. Хай приказал разместить с востока легкий заслон из пехотинцев и прикрывающих их лучников. Днем разведчики захватили около четырех тысяч голов низкорослого скота, принадлежащего венди.

– Возьмите скот с собой. Помните уловку, которую Ганнибал использовал в Италии? Она послужит нам и здесь.

Когда Хай объяснил свой план, Ланнон радостно рассмеялся и хлопнул его по плечу.

– Лети для меня, Птица Солнца.

– Рычи для меня, Великий Лев, – улыбнулся в ответ Хай, надевая и застегивая шлем.

Хай незаметно провел четыре с половиной тысячи своих тяжелых пехотинцев и топорников на восток и расположил их полумесяцем на краю леса за городом. Потом часок вздремнул, и, когда центурион разбудил его, Хай почувствовал, что все его тело застыло и промокло от ночной росы и холода.

– Приготовиться! – негромко приказал он. Приказ был передан по рядам. В лесу началось еле заметное движение: легионеры подвешивали на плечо или на пояс топоры, мечи и луки и брали в руки тяжелые деревянные дубины, которые употребляются при взятии рабов.

Запахиваясь в плащи и разминая затекшие мышцы, Хай и Ланнон пошли на командный пункт в центре линии.

Хай посмотрел на спящий город, и в нос ему ударили запахи древесного дыма, пищи и нечистот – кислые запахи человеческого поселения. Город спал, только где-то лаял одинокий пес да плакал капризный ребенок.

Хай негромко сказал:

– Пора.

Ланнон кивнул. Хай повернулся и отдал приказ одному из центурионов. Тот наклонился к глиняному горшку с огнем, раздул пламя и сунул в него связку пропитанных смолой тряпок, привязанных к концу стрелы. Когда тряпки разгорелись, он наложил стрелу на тетиву и пустил ее по высокой дуге в темное небо. Сигнал был повторен вдоль всей линии, в темноте ярко сверкнули горящие стрелы, но тишина не была нарушена, и город продолжал спать.

– Они не выставили ни охраны, ни постов – ничего, – презрительно сказал Ланнон.

– Варвары, – тихо заметил Хай.

– Они заслуживают рабства.

– Да, им лучше быть рабами, чем свободными людьми, – согласился Хай. – Мы их одеваем, кормим, показываем истинных богов.

Ланнон кивнул.

– Мы пришли вывести их из тьмы на солнечный свет. – И он взвесил в правой руке тяжелую дубину.

На востоке из леса неожиданно показалась ревущая лавина взбешенного скота. На рогах животных горели травяные факелы, смоченные смолой. За собой скот тащил горящие ветви. Животных гнали ужас и шеренга кричащих солдат. Все место действия превратилась в пыльный, дымный, огненный ад. Стадо влетело в город, обрушивая хрупкие хижины, поджигая их, растаптывая ничего не понимающих обнаженных венди, выскакивавших из своих жилищ. Следом бежали воины, обрушивая удары дубин на уцелевших и оставляя их лежать в пыли.

В городе поднялся крик, вопили тысячи испуганных голосов. Хай слышал топот копыт, видел взрывы желтого пламени, столбы искр вздымались в темное небо: это горели сухие хижины.

– Ровнее ряды! – приказывал он стоявшим поблизости. – Не оставляйте щелей в сети, иначе рыба уйдет через них.

Ночь наполнилась движением, шумом, пламенем. Огонь быстро разгорался, озаряя происходящее зыбким желтым светом; с криками метались венди, на них надвигались ряды захватчиков. Взлетали и опускались дубины, их стук вызывал в памяти стук топора дровосека. Жители города, черные и нагие, падали и замирали – или бились и корчились, с воплями и воем.

Женщина с прижатым к груди ребенком увидела приближение безжалостной волны, заметалась, точно вспугнутая корова, и вбежала прямо в пылающую хижину. Она вспыхнула, как факел, ее волосы взорвались, она коротко крикнула и упала, неотличимая от пепла. Хай видел это, и кровавое безумие оставило его, сменилось отвращением.

– Тише! – крикнул он. – Легче бейте дубинами!

И вот в ужасном смятении медленно стал возникать порядок. Надсмотрщики строили пленников рядами, пехота прочесывала город, пожары догорали, оставляя дымящиеся груды головешек.