Птица в клетке

Совладать с ее спутанными волосами оказалось мне не под силу, и я облегчал себе задачу с помощью ножниц. Эльза провожала напряженным взглядом каждый завиток, падавший к ее ногам, а я талдычил, чтобы она не вертела головой. И старался не нарушать симметрию, хотя мысли были заняты тем, как бы не поранить ей уши: мне пришло в голову, что я до сих пор толком их не видел. Так я и щелкал ножницами, пока не выстриг два зыбких вопросительных знака, которые повторяли форму ее ушей и только прибавили Эльзе красоты. Чувствуя, что уши оголились, она пощупала волосы и стала ругать меня на чем свет стоит. Я ответил: да какая разница? Все равно этого не увидит никто, кроме меня.

Знаю, я произвожу впечатление умалишенного, но от постоянного страха разоблачения и казни у нас обострялось чувство реальности. Я не мог сутками не раздергивать шторы – это привлекло бы излишнее внимание к моему дому, и Эльзе приходилось передвигаться по-пластунски, как солдату, спасающему свою жизнь, а иногда и замирать где-нибудь в углу, если на горизонте маячила опасность. Мельчайшие детали быта, незаметные для большинства, приобретали для нас огромную важность. Мы оказались в зловещем тумане «а вдруг?». А вдруг в мое отсутствие кто-нибудь подкрадется к дому и станет шпионить под дверью? А вдруг кому-нибудь взбредет в голову проверить наш расход воды? А вдруг кто-нибудь надумает порыться в нашем мусоре? А вдруг соседи увидят через окно, как я, находясь вроде бы в одиночестве, шевелю губами, то есть поддерживаю разговор? Эти зловещие облака были нам и врагами, и друзьями. У меня начинался мандраж, когда требовалось вынести мусор или под покровом ночи развесить на веревке женское белье, да и Эльза, дожидавшаяся меня в пустом доме, боялась дышать. Наше существование оживляли только совместные бытовые заботы, утомительные, скучные, а то и деструктивные для других пар. Закончив очередное дело, мы бросались друг к другу в объятия.

Туалетом мы пользовались строго друг за другом, чтобы спускать воду один раз, а потом я предложил и ванну принимать таким же порядком, на что Эльза отреагировала с присущей ей несокрушимой логикой:

– А почему бы каждому не наполнять ванну только наполовину?

Увидев в этом признак отторжения (мне думалось, она предложит купаться вместе), я с обидой ответил:

– К сожалению, у меня нет привычки барахтаться в половине ванны.

Тогда она сказала:

– Масса твоего мускулистого юношеского тела превратит четверть объема воды в половину, а половину – в три четверти, и вообще джентльмену не пристало мелочиться.

Пререкаться было бесполезно: она умело маскировала недовольство под сладкий комплимент. Короче говоря, час за часом я посвящал уходу за ее телом – подобно тому, как ухаживают за младенцем, но, уж извините, более глубоко – и был этим счастлив, хотя ей теперь не составляло труда ухаживать за собой самостоятельно.

Я дотронулся до отражения Эльзы в зеркале, бережно провел рукой от щеки до ключицы, а потом до полной, округлой груди. От этих прикосновений она выгнула спину, и пуговицы на ее платье чуть не лопнули от натяжения. Я щелкнул по каждой, но отражение платья осталось на месте, тогда она помогла мне, и платье упало к ее ногам. При виде своей наготы она похолодела, и тогда я начал дышать на зеркало, чтобы горячим паром одеть ее в прозрачный наряд, созданный моей фантазией. Когда она вновь расслабилась и воспламенилась, я провел пальцами по этому покрову и опустился на колени, чтобы полностью стереть его губами. Раз за разом я воздвигал и разрушал преграды ее желания, но в конце концов уже не мог удержаться от зрелища ее отражения в полный рост, и мы вместе начали пробиваться к недосягаемой сущности друг друга, познавая мучительный восторг неутоленной страсти.

А еще был случай – я распалил ее взглядом, да так, что она упала на кровать и своими движениями старалась предугадывать все мои желания. Мы сходили с ума, я неотрывно смотрел ей в глаза, но притягивал к себе только одну часть ее тела, все ближе и ближе к своему естеству, чтобы соединить две заветные щели, истекающие сладостным соком.

Медленно, но верно Эльза приноравливалась к роли хозяйки дома. Привязав к коленям мои тапки, она закрывала груди фартуком и ползала между столешницей и холодильником, как будто такой способ передвижения был для нее совершенно естественным. Чтобы защитить глаза от брызг жира, она, порывшись в ящиках, нашла бабушкины очки для чтения. Сильные линзы ухудшали видимость, и Эльза приближалась к плите ощупью, вытягивая перед собой руки. При мытье посуды она иногда шутила:

– Родись я карлицей, жизнь была бы куда проще.