Птица в клетке. Письма 1872–1883 годов

Любовь, как и дружбу, я рассматриваю не только как чувство, но и как действие – и именно потому, что она, как любое действие, требует напряжения сил, поэтому случаются и времена усталости и бессилия.

Чистосердечная и искренняя любовь благословенна, хотя это и не исключает трудностей для тех, кто ее испытывает.

Я доволен, что моим глазам не стало хуже, им даже лучше, но они все еще беспокоят меня, и нужно быть осторожным. Должен признать, ощущения не из приятных.

Как бы мне хотелось опять поболтать с тобой – я не подавлен из-за работы, не равнодушен к ней, и у меня нет упадка сил, но у меня обозначился некий застой, вероятно, из-за того, что мне не хватает общения с теми, с кем я мог бы об этом поговорить в сложившихся обстоятельствах. И сейчас рядом со мной нет никого, с кем я мог бы это обсудить, никого, кому я мог бы довериться, – я НЕ имею в виду, что никому нельзя доверять, наоборот, но, к сожалению, среди моих знакомых очень мало таких людей.

Я порой вспоминаю: когда я, много лет назад, впервые приехал в Гаагу и начал работать у Гупиля, то первые два года из трех были довольно тягостными, но последний год прошел гораздо более приятно, и, кто знает, может, так случится и здесь.

Мне очень нравится пословица «When things are at the worst they are sure to mend»[147], но порой я спрашиваю себя: не идут ли уже наши дела the worst?[148] Потому что мне не терпится, чтобы все mending[149]. Ну да ладно.

Недавно я прочитал книгу Мишле «Народ», вернее, я прочитал ее какое-то время назад, а именно этой зимой, но на днях она снова мне вспомнилась.

Книга написана быстро и явно второпях, и если из всего Мишле прочитать только ее, то, полагаю, она мало кому понравится и вряд ли кого-нибудь поразит. Будучи знакомым с его более основательными трудами – «Женщина», «Море» и «История [Французской] революции», – я нашел, что она похожа на грубый набросок какого-нибудь горячо любимого мною художника, и, если рассматривать ее под этим углом зрения, она по-своему очаровательна.

Манера, в которой он работает, вызывает у меня зависть. Я ни секунды не сомневаюсь, что среди писателей найдутся многие, кто не приемлет его метод, так же как среди художников есть те, кто поддержит придирки к технике Израэльса. Чувства М. глубоки, и он выплескивает на бумагу то, что чувствует, совершенно не заботясь о том, как он это делает, и совершенно не думая о «технике» или общепринятых правилах; он лишь придает произведению такую форму, чтобы оно было понято тем, кто захочет его понять. На мой взгляд, «Народ» написан не совсем под влиянием premiere pensee[150] или общего впечатления, а скорее основывается на недоработанной, но все же неслучайной и хорошо продуманной концепции. Некоторые фрагменты явно написаны в спешке и добавлены к тем, что проработаны и изучены более серьезно.

Судя по меховому пальто, де Бок чрезвычайно преуспел. Я не видел его на протяжении многих месяцев и случайно встретил несколько дней назад; как я упомянул, на нем было великолепное меховое пальто и т. д. И все же он не показался мне преуспевающим. Ты когда-нибудь испытывал сочувствие к человеку, который, несмотря на внешнее и напускное благополучие, в твоих глазах выглядел несчастным? А потом, ты понимаешь: если я буду искать его дружбы, он решит, что я хочу его одурачить, и заслужить его доверие, уже не говоря о его расположении, будет почти невозможно – и даже если мне это удастся, он скажет: «В таком уж положении я оказался», и мы не сможем повлиять друг на друга. Вот что я думаю о де Боке, и хотя я испытываю к нему искреннюю симпатию и нахожу многие его работы прекрасными, я все же не считаю, что мы сможем принести друг другу пользу, главным образом потому, что у нас противоположные взгляды на жизнь и искусство.

Мне порой бывает сложно отказаться от дружбы, но если бы пришлось навещать кого-то в мастерской, думая при этом: «Говори о всякой чепухе, не затрагивай важных тем и не делись своими настоящими впечатлениями о том, что происходит в искусстве», это привело бы меня в еще большее уныние, чем полный отказ от общения. Именно потому, что я нуждаюсь в искренней дружбе и настаиваю на ней, мне сложно приспособиться к тому, что обычно считают дружбой.

Если обе стороны стремятся к дружеским отношениям, то даже если порой и случается разлад, это не происходит по пустякам, а если это бывает, люди мирятся. Там, где есть условности, почти неизменно появляется желчь, именно потому, что невозможно свободно выражать свои чувства, и когда такое происходит, этого достаточно, чтобы у обоих осталось стойкое неприятное впечатление, и нет надежды на то, что они будут полезны друг другу. Там, где есть условности, присутствует подозрительность, а подозрительность рождает интриги. Своей искренностью мы облегчаем друг другу жизнь.