Читаем Птица в клетке. Письма 1872–1883 годов полностью

Меня очень порадовало то, что в первом письме, написанном после болезни, Раппард с таким воодушевлением отзывается о найденных им гравюрах на дереве, в том числе о лансоновских. Он настолько ими увлечен, что мне больше не нужно возбуждать его интерес, хотя поначалу они волновали его так же мало, как и остальных. Его коллекция становится все более полной, и, полагаю, в том, что он делает и чего хочет достичь, ощущается влияние английской школы, хотя, разумеется, он далек от подражания им. Однако, например, то, что он до своей болезни начал делать этюды в лечебнице для слепых, является практическим следствием его любви к таким художникам, как Херкомер или Фрэнк Холл.

До свидания, дружище, напиши поскорее, мысленно жму руку.

Твой Винсент

318 (268). Тео Ван Гогу. Гаага, вторник, 20 или среда, 21 февраля 1883

Дорогой Тео,

я собирался написать тебе еще в воскресенье, но решил повременить, потому что был занят делом, которое еще не завершено. Неделю или около назад я прочитал книгу Фрица Рейтера «Из времен моего заключения», где очень остроумно описано, как он и другие заключенные сделали свою жизнь настолько сносной, насколько возможно, добиваясь разных привилегий от своего «коменданта». Благодаря этой книге у меня возникла идея взять в оборот своего домовладельца: мне нужно было кое-что переделать, чтобы мне стало удобней работать.

И я часто навещал его в Ворбурге, где он живет, чтобы добиться от него того или этого. Там я нашел старые ставни и доски, которыми решил воспользоваться, но их было непросто заполучить. И все же они у меня. Тебе известно, что в моей мастерской три окна. Они дают слишком много света, даже когда я их занавешиваю, и я уже давно размышляю над тем, как это можно исправить.

Однако он ничего не хотел делать, пока я не заплачу.

Но теперь, после очередного натиска с моей стороны, я получил 6 ставен и 6 длинных досок.

Эти ставни распилены пополам, так что сейчас можно открывать и закрывать верхние и нижние створки, по желанию впуская больше или меньше света хоть снизу, хоть сверху. Думаю, по наброску ты поймешь, как удачно все получилось [см. иллюстрацию].

А доски предназначались для большого шкафа в алькове, в котором я буду хранить рисунки, гравюры, книги и вешать необходимые мне для работы с моделями куртки, фуфайки, старые пальто, шали, шляпы, не говоря уже о зюйдвестке.

Я регулярно платил домовладельцу и сейчас коротко и ясно дал ему понять, что не буду с ним спорить, если, на его взгляд, моя арендная плата слишком мала, но попросил принять во внимание, что она сама по себе тяжела для меня. И что я не могу плодотворно работать и делать успехи, пока у меня не будет правильного освещения.

Так что, если он не сможет это исправить, я, в свою очередь, буду вынужден поменять мастерскую. Если бы я мог позволить себе это, то заплатил бы, но сейчас я не в состоянии платить больше. И раз о повышении платы и речи быть не может, мое дальнейшее пребывание там зависит от того, захочет ли он пойти мне навстречу. Если его не волнует, что я могу съехать, мы без лишних слов расстанемся хорошими друзьями. И тогда он ответил, что все же готов что-то предпринять, и мы сошлись на том, что я заплачу ему несколько гульденов за труды.

Он не раз бывал у меня в мастерской, и он совсем не пройдоха, хоть и довольно остер на язык (в нем есть что-то от янки). Мне показалось, что мастерская превзошла его ожидания (он не заходил ко мне с июля прошлого года), и, как бы то ни было, именно там я добился своего, и это оказалось даже проще, чем я думал.


Рисунок из письма 318


Ах, если бы всегда можно было иметь дело с людьми в стенах мастерской! Но за ее пределами я не способен ничего добиться от них, потому что не умею с ними общаться.

Работал над несколькими довольно крупными фигурами, изображая их по пояс или по колено, – вместе с другими, выполненными раньше работами они украсят коридор и лестницу, хотя, по сути, представляют собой обычные этюды. Словом, ты можешь заметить, что я вновь окунулся с головой во все это, и надеюсь, что такая трата времени и сил породит новые идеи в моей голове.

Так, например, в Ворбурге, когда я пошел выбирать с хозяином те самые доски, я заметил много прекрасных вещей: рабочих в одном сарае, рытье погреба и закладку фундамента дома. Мне вспомнилось, что в одном письме ты описывал рабочих на Монмартре и что ты стал свидетелем того, как один из них покалечился в каменоломне.

Тебе известно, что у меня и раньше было чем прикрывать окна, а именно холстами на подрамниках. Теперь, когда они высвободились, я с удовольствием использую их по-другому: например, обтянутые темной или светлой тканью, они смогут послужить фоном при рисовании голов.

Понимаешь, отныне я смогу полностью закрывать одно или два окна и таким образом получу один источник направленного света – он значительно усилит эффекты, которые раньше были смазаны из-за отблесков и рассеянного освещения.

Перейти на страницу:

Все книги серии Персона

Дж.Д. Сэлинджер. Идя через рожь
Дж.Д. Сэлинджер. Идя через рожь

Автор культового романа «Над пропастью во ржи» (1951) Дж. Д.Сэлинджер вот уже шесть десятилетий сохраняет статус одной из самых загадочных фигур мировой литературы. Он считался пророком поколения хиппи, и в наши дни его книги являются одними из наиболее часто цитируемых и успешно продающихся. «Над пропастью…» может всерьез поспорить по совокупным тиражам с Библией, «Унесенными ветром» и произведениями Джоан Роулинг.Сам же писатель не придавал ни малейшего значения своему феноменальному успеху и всегда оставался отстраненным и недосягаемым. Последние полвека своей жизни он провел в затворничестве, прячась от чужих глаз, пресекая любые попытки ворошить его прошлое и настоящее и продолжая работать над новыми текстами, которых никто пока так и не увидел.Все это время поклонники сэлинджеровского таланта мучились вопросом, сколько еще бесценных шедевров лежит в столе у гения и когда они будут опубликованы. Смерть Сэлинджера придала этим ожиданиям еще большую остроту, а вроде бы появившаяся информация содержала исключительно противоречивые догадки и гипотезы. И только Кеннет Славенски, по крупицам собрав огромный материал, сумел слегка приподнять завесу тайны, окружавшей жизнь и творчество Великого Отшельника.

Кеннет Славенски

Биографии и Мемуары / Документальное
Шекспир. Биография
Шекспир. Биография

Книги англичанина Питера Акройда (р.1949) получили широкую известность не только у него на родине, но и в России. Поэт, романист, автор биографий, Акройд опубликовал около четырех десятков книг, важное место среди которых занимает жизнеописание его великого соотечественника Уильяма Шекспира. Изданную в 2005 году биографию, как и все, написанное Акройдом об Англии и англичанах разных эпох, отличает глубочайшее знание истории и культуры страны. Помещая своего героя в контекст елизаветинской эпохи, автор подмечает множество характерных для нее любопытнейших деталей. «Я пытаюсь придумать новый вид биографии, взглянуть на историю под другим углом зрения», — признался Акройд в одном из своих интервью. Судя по всему, эту задачу он блестяще выполнил.В отличие от множества своих предшественников, Акройд рисует Шекспира не как божественного гения, а как вполне земного человека, не забывавшего заботиться о своем благосостоянии, как актера, отдававшего все свои силы театру, и как писателя, чья жизнь прошла в неустанном труде.

Питер Акройд

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Актеры нашего кино. Сухоруков, Хабенский и другие
Актеры нашего кино. Сухоруков, Хабенский и другие

В последнее время наше кино — еще совсем недавно самое массовое из искусств — утратило многие былые черты, свойственные отечественному искусству. Мы редко сопереживаем происходящему на экране, зачастую не запоминаем фамилий исполнителей ролей. Под этой обложкой — жизнь российских актеров разных поколений, оставивших след в душе кинозрителя. Юрий Яковлев, Майя Булгакова, Нина Русланова, Виктор Сухоруков, Константин Хабенский… — эти имена говорят сами за себя, и зрителю нет надобности напоминать фильмы с участием таких артистов.Один из самых видных и значительных кинокритиков, кинодраматург и сценарист Эльга Лындина представляет в своей книге лучших из лучших нашего кинематографа, раскрывая их личности и непростые судьбы.

Эльга Михайловна Лындина

Биографии и Мемуары / Кино / Театр / Прочее / Документальное