Читаем Птица в клетке. Письма 1872–1883 годов полностью

Несколько ночей назад здесь в хлеву родился жеребенок: милая маленькая скотинка, которая вскоре уже твердо стояла на ногах. Рабочие здесь часто держат коз, и повсюду в домах живет молодняк, а также кролики, которых можно найти в каждом шахтерском жилище.

Мне нужно навестить больных, и поэтому приходится закругляться; напиши мне как можно скорее, подай признаки жизни, если у тебя будет время.

Кланяйся всем дома и Мауве при случае, пусть твои дела идут наилучшим образом, и продолжай мне верить, мысленно жму руку.

Твой любящий брат Винсент

Спуск в шахту – это жутковатый опыт, для этого используется нечто вроде корзины или клетки, словно ведро в колодце, но этот колодец 500–700 метров глубиной, и когда снизу смотришь вверх, обнаруживаешь, что дневной свет уменьшился до размеров звезды в небе. Ты испытываешь такое чувство, будто впервые попал на морской корабль, только еще хуже, но, к счастью, это длится недолго. Шахтеры просто привыкают к этому, но все же сохраняют непреодолимое чувство страха и ужаса, которое неотступно сопровождает их и для которого есть основания и причины. Но когда ты уже внизу, страдания остаются позади и твои старания щедро вознаграждаются тем, что ты там видишь.


Адрес:

Vincent van Gogh

chez Jean Baptiste Denis

Rue du petit Wasmes

Wasmes (Borinage, Hainaut)[68].

154 (132). Тео Ван Гогу. Кюэм, приблизительно между понедельником, 11 и четвергом, 14 августа 1879

Дорогой Тео,

пишу тебе, чтобы, во-первых, поблагодарить за визит. Много времени минуло с тех пор, как мы виделись или писали друг другу, а ведь раньше это было принято между нами. И все же лучше, когда люди нуждаются друг в друге, чем когда относятся друг к другу как трупы, тем более что человек не имеет права называться трупом, пока его смерть не констатировали законным образом, и в этом поведении присутствует некое ханжество или, по крайней мере, наивность. Наивно в том смысле, как бывает наивным молодой человек четырнадцати лет, который считает, что титул и положение в обществе действительно обязывают его носить цилиндр. Часы, проведенные вместе, стали доказательством того, что мы оба все еще находимся в мире живых. Во время встречи и прогулки с тобой я испытал чувство, которое раньше возникало у меня гораздо чаще, чем теперь: будто жизнь – нечто хорошее и ценное и ею следует дорожить; и я ощутил себя бодрым и живым, каким не был давно, так как невольно жизнь начала становиться или казаться мне гораздо менее ценной, все более незначительной и несущественной. Когда ты живешь среди людей и связан с ними симпатией, то осознаешь, что у тебя есть смысл существования, что ты не совсем ничтожное существо, но, возможно, сгодишься для чего-то хорошего, учитывая, что люди нуждаются друг в друге и, будто попутчики, совершают одно и то же путешествие. Но подобающее самоуважение очень зависит и от отношений с другими.

Заключенный, который обречен на одиночество и бездействие, в особенности если срок длится очень долго, со временем неотвратимо столкнется с последствиями этого, как и тот, кто очень долго голодал. Я не гидрант и не фонарный столб из камня и железа, и, как и все, нуждаюсь в симпатии, дружеских и доверительных отношениях, и не способен обходиться без них, не ощущая при этом пустоты и чувства потери, как и любой другой весьма воспитанный и приличный человек; и я говорю тебе об этом, чтобы ты понял, насколько благотворно повлиял на меня твой приезд.

Одновременно с этим мне бы не хотелось, чтобы мы отдалились друг от друга так, как это произошло со всеми дома. Сейчас мне очень не хочется туда ехать, и я все больше склоняюсь к тому, чтобы остаться здесь. Все же дело и во мне, и ты можешь быть прав, говоря, что мой взгляд затуманен, поэтому, возможно, вопреки своему стойкому нежеланию и несмотря на то, что это будет тяжело, я все же приеду на пару дней в Эттен.

Вспоминая с благодарностью твой визит, я, естественно, думаю о наших разговорах. Я слышал такие разговоры и раньше, много раз и часто. Планы усовершенствований и изменений, воодушевляющие речи, но все же, не сердись, я немного их опасаюсь, еще и потому, что время от времени следовал им и это приводило к разочарованию. Как же часто мы подробно обсуждаем то, что неосуществимо.

Еще совсем свежи воспоминания о времени, проведенном в Амстердаме. Ты и сам был там и знаешь, как долго я все обдумывал, обсуждал и советовался, мудро рассуждал, какими добрыми были мои намерения и каким плачевным оказался результат, какой бестолковой, чрезвычайно глупой вышла вся затея. До сих пор это вызывает у меня содрогание. Это было самое ужасное время в моей жизни. Какими желанными и приятными становятся мои сложные и беспокойные дни в этом бедном краю, в этой грубой среде по сравнению с тем, что было тогда. Я опасаюсь похожего результата, если последую мудрому совету, данному с наилучшими намерениями.

Перейти на страницу:

Все книги серии Персона

Дж.Д. Сэлинджер. Идя через рожь
Дж.Д. Сэлинджер. Идя через рожь

Автор культового романа «Над пропастью во ржи» (1951) Дж. Д.Сэлинджер вот уже шесть десятилетий сохраняет статус одной из самых загадочных фигур мировой литературы. Он считался пророком поколения хиппи, и в наши дни его книги являются одними из наиболее часто цитируемых и успешно продающихся. «Над пропастью…» может всерьез поспорить по совокупным тиражам с Библией, «Унесенными ветром» и произведениями Джоан Роулинг.Сам же писатель не придавал ни малейшего значения своему феноменальному успеху и всегда оставался отстраненным и недосягаемым. Последние полвека своей жизни он провел в затворничестве, прячась от чужих глаз, пресекая любые попытки ворошить его прошлое и настоящее и продолжая работать над новыми текстами, которых никто пока так и не увидел.Все это время поклонники сэлинджеровского таланта мучились вопросом, сколько еще бесценных шедевров лежит в столе у гения и когда они будут опубликованы. Смерть Сэлинджера придала этим ожиданиям еще большую остроту, а вроде бы появившаяся информация содержала исключительно противоречивые догадки и гипотезы. И только Кеннет Славенски, по крупицам собрав огромный материал, сумел слегка приподнять завесу тайны, окружавшей жизнь и творчество Великого Отшельника.

Кеннет Славенски

Биографии и Мемуары / Документальное
Шекспир. Биография
Шекспир. Биография

Книги англичанина Питера Акройда (р.1949) получили широкую известность не только у него на родине, но и в России. Поэт, романист, автор биографий, Акройд опубликовал около четырех десятков книг, важное место среди которых занимает жизнеописание его великого соотечественника Уильяма Шекспира. Изданную в 2005 году биографию, как и все, написанное Акройдом об Англии и англичанах разных эпох, отличает глубочайшее знание истории и культуры страны. Помещая своего героя в контекст елизаветинской эпохи, автор подмечает множество характерных для нее любопытнейших деталей. «Я пытаюсь придумать новый вид биографии, взглянуть на историю под другим углом зрения», — признался Акройд в одном из своих интервью. Судя по всему, эту задачу он блестяще выполнил.В отличие от множества своих предшественников, Акройд рисует Шекспира не как божественного гения, а как вполне земного человека, не забывавшего заботиться о своем благосостоянии, как актера, отдававшего все свои силы театру, и как писателя, чья жизнь прошла в неустанном труде.

Питер Акройд

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Актеры нашего кино. Сухоруков, Хабенский и другие
Актеры нашего кино. Сухоруков, Хабенский и другие

В последнее время наше кино — еще совсем недавно самое массовое из искусств — утратило многие былые черты, свойственные отечественному искусству. Мы редко сопереживаем происходящему на экране, зачастую не запоминаем фамилий исполнителей ролей. Под этой обложкой — жизнь российских актеров разных поколений, оставивших след в душе кинозрителя. Юрий Яковлев, Майя Булгакова, Нина Русланова, Виктор Сухоруков, Константин Хабенский… — эти имена говорят сами за себя, и зрителю нет надобности напоминать фильмы с участием таких артистов.Один из самых видных и значительных кинокритиков, кинодраматург и сценарист Эльга Лындина представляет в своей книге лучших из лучших нашего кинематографа, раскрывая их личности и непростые судьбы.

Эльга Михайловна Лындина

Биографии и Мемуары / Кино / Театр / Прочее / Документальное