Птица Зу

Не знаю, каких уж тут наберешь деталей! Все такие одинаковые. Если выпил вечером, обязательно на набережную и обнимать сразу двух. Или ресторан. Камни под ногами, хлеб с молоком, а народ внутри. Хотя, я думаю наоборот.

— А водки у вас нет?

— Нет.

— А почему?

— Не положено.

На деревьях уже совсем не было листьев — черные изогнутые стволы. Солнце садилось, и закат был ярко-красный, местами совсем красный. Грачи перелетали с ветки на ветку. Чугунные решетки и прорези ветвей на фоне неба. Зажгли фонари, и все пропало. День кончился. И все это так естественно! Две пожилые дамы одетые совсем по-зимнему улыбаются со старинной жеманностью, на краю города стоит мягкая луна с женским лицом, каждый скрывается, злит своей беспардонностью и торжествующей до юродства добротой. Грубые нетрезвые. Выразив — теряешь. Это должно быть противно, но привлекательно. Самое главное, что повсюду, не вверху или внизу — повсюду! Чем ближе, тем дальше. Двойники друг в друге. Решительно преступаю, но расставаться все-таки не хочется. Сквозь узор тюлевой занавески вижу бабу Маню, гусей с пластмассовыми клювами, ветер. Он отряхивает от дождя, моет, разгоняет разную рвань. Задумчивый и просторный. В лесу много удивительного и одинакового. Дороги одна не похожа на другую, а вместе сливаются. Зеленая кожа земли. Пыльные и теплые лежат, загибаются кругами, трактор гудит, ближе к земле слышно, как летят пчелы. Я не знаю имен. Молчаливая широкая река, много полей, цвет травы жирно-зеленый. Берега реки большими складками лежат по обе стороны от сильной речной струи, под коркой коровьих лепешек мелкий белый песок — наступаешь, и проваливается нога. Очень густые леса, много неба, широко и вольно смотреть. Жесткие волокнистые листья кукурузы висят неподвижно, и вечером чужой лес. Там острые пики. Может быть, из-за звезд. Надо идти. Пора домой. По-старому август, синий, как твои штаны.

— Брали шали, резали наискосок и шли на пост. Бабы их ругали, а один подошел, похлопал по плечу и говорит, что ты нас ругаешь, у меня тоже мама дома.

Склянки, пузырьки. Баба Маня покупает помидоры и мед "у хохла", мы считаем деньги. Иногда думаем о своем, иногда ругаемся. Что впереди? Над нашим столом висит липучка для мух. Так было в детстве. С какой стати мы вообще вспоминаем детство. Маленькие радости маленьких людей.

— Пузырек лампочки, — говорит баба Маня.

Ночью при свете фонаря ива у колодца, как шар, обклеенный битым стеклом. Журавль — нехитрое приспособление из нескольких жердей. Шест скользкий на ощупь. По неровностям скользит моя рука. Земля такая странная.

6.

Милиционер Саша в два часа ночи стучал наганом в дверь ресторана на Рижской, требуя водки. Дверь не открывали. Тогда он начал взводить курок. Я его еле остановил.

— Иди вперед, как будто я тебя арестовал.

Я-то трезвый, а он совсем пьяный.

Таксист Леня мог работать кем угодно. Однажды сбил старушку и попал в тюрьму на два года. Пока сидел, жена подала на развод. Могли выпустить "на поруки", но из-за развода пришлось лишний год сидеть. Вся «зона» писала письмо жене, чтоб не разводилась. Вышел, опять пришел в таксопарк. Дали комод, стулья. До тюрьмы получал 600 рублей, все купил и все оставил жене. Снял с книжки 9000 и по доверенности ей передал, а она купила хахалю машину.

Журналист Гриша мечтал стать писателем и поехал в командировку на Юг. Впереди в самолете был салон первого класса. Гриша немного завидовал и в то время презирал. На Юге все прыгали в воду с большого камня, а он так и не смог. Обратно Гриша купил билет первого класса, развалился в кресле, пил «Ркацетели» и все поглядывал назад за перегородку.

— Никогда никого не ругай!

7.

Большой дом блоки сорок на двести сорок двадцать семь штук четыре колотых шесть миллионов триста пятьдесят тысяч купить видеомагнитофон.

Сопричастность, сползающий лоск, моя защита и моя сила, мозг и душа, я встал утром. Было чудесное утро, спокойное, чуть дрожащее. Я все сделал хорошо: убрал в комнате, позавтракал, сел читать на воздухе. Книга была замечательная! Откладывал часто книгу, думал, потом смотрел на удивительный лес и вдруг решил: хватит, надо заняться делом.

— У молодого человека удивительное лицо с любопытством и маленькими глазами.

— Как у зверька?

— Как у зверька.

Когда в сером свете дня блистают клавиши машинки, кто-то прикуривает сигарету от дорогой зажигалки, и толпа выходит на улицу. Красиво, когда красная кожа, а рядом черное дерево. Красиво, если только свет не слишком яркий, смять билет в руке и бросить его на пол. Он мне больше не нужен. Не нужен, и все тут. Я опять один.

— У Егора появилась дурацкая привычка во всех целиться и стрелять. Пьяный — пиф-паф, собачка — пиф-паф…

— А Ленка сама меняла ручку у окна, Я помог прикрутить, она погладила ее рукой и сказала: "Эта, конечно, тоже такая страшная".

— А я пошел в туалет, взял с собой обрывок «Огонька». Там коротенькое стихотворение про тишину. Какой-то киргиз написал. "Сонно бродит в поле детская улыбка". Такой конец. Ну, и киргиз! И про себя я тоже подумал, значит, что-то еще умею, что-то понимаю.