Птица Зу

— Этот молодой человек к нам попал случайно. Сидели, пили водку у Славки Камышкина. Славка как крикнет, — ну вы, сволочи! пошли в пещеру! По пьянке согласились, потом, вроде, не хочется, но отказываться неудобно. В пещере он увидел женщину, которой всегда двадцать пять лет. Влюбился в нее. Потом пошел один раз ее увидеть, заблудился там и умер.

Я буду. Я хочу. Не веришь? Не знаю, как у других, а я спрашиваю, пытаюсь восстановить. В метро женская рука, пальцы. К сожалению, подушечки и ногти некрасивые. Там все было наоборот: ногти красивые, но некрасивое основание пальца. И ноги коротковаты.

— Был главный инженер, оторвали одно яйцо. Поехал в Москву на полставки. "Мне главное на полставки работать". Так говорил.

— Ну, и что?

— Ничего! Ты скоро будешь как ростовщик. Между прочим, в этом залог всего богатства — чувствовать ритм и спроситься.

Улица загибается, но совсем не уходит вдаль. Листья у деревьев цвета женских замшевых пальто. Хочется, чтобы по этой улице шли женщины в таких пальто под руку с мужчинами. Много одинаковых женщин и мужчин. А может, и не очень много. Не слишком много. Поменьше. Нос, усики и только потом верхняя губа.

— Он на лестнице пил с молодыми, потом пришел ко мне. Я же не могу его не пустить! Потом на Таню наорал, а он ходил всю ночь по комнате и сам с собой разговаривал. Утром выпил рюмку и ушел.

16.

Какой же был ливень! И молния расколола небо снизу доверху и ударила прямо в землю. Мы вымокли и, наконец, поругались, кажется, навсегда. Я говорил слишком резко, но, думаю, она этого заслуживала. Он любит ее, у нее умирает муж, а он писатель: отец с похмелья молчит, сжал губы, сын прекрасный парень, мать простая женщина. Снял фуражку, и сразу стали видны удивленные детские глаза, веснушки и вихор рыжеватых волос.

— Хочешь перчику?

— Не, меня на острое не тянет.

В тупичке около столовой на камнях мостовой стоит белое пластмассовое ведро. Рядом две девушки, одна в светло-синем платье, другая в бледно-красном. Девушки улыбаются, а вокруг дома из ноздреватого камня. Он не слышит, наклоняется к ней: "Платок?.." — она кивает. И, наконец, метро, нервы, напряжение, ненависть. Толстая, до неприличия молодая с крепеньким. Большие ляжки, густо растущие волосы, макушка, челка на лоб стриженная — не проглядеть. Капли дождя на проводах. Крыши, лужи. Ярко-желтое колесико от пирамиды. На путях гравий цвета темного шоколада. Торжественные вагоны дальнего следования. Круглые часы, комфорт, станция.

— Ты что там… дождь нюхаешь?

— Дай платок… (Одними губами).

17.

При дорогах на выбитых местах растет мелкая упорная травка, осенью ее листья желтеют, краснеют, сохнут — совсем, как листья больших деревьев. Носил воду для бани и каждый раз, когда шел обратно с полным ведром, небо было другое: то розовое, а то побелело все, и лес чернел. Я подумал, все, но нет — за рекой теперь полыхало так, что шлейфы розового, как шлейфы радуг, свободно тянулись по широкому небу и пропадали за лесом. Делать-то я могу не делать, но не думать не могу. Под самый конец двор покрылся свечением, и через 15 минут все погасло. Пытаюсь бодриться, непонятно, чего не достает, лезу в овраг за дровами. Молодой месяц висит весь вечер в туманном мареве и только ночью начинает сиять. С утра столб розового света почему-то прямо вверх над лесом.

Если мороз, имей все, что связано с морозом: солнце, низкое, но ярко-желтое и звучащее; опушенные снегом деревья, ветки и кусты; бодрое настроение и полную тишину вокруг и в себе. Когда -30 и выше, бесполезно описывать дни, они сияют вне тебя, недоступные, непреодолимые пониманием. Даже тишина стоит, как скала, — не пробиться! Когда случайно взглядываю, ни разу не понравилась, только в Новый Год жалко стало до слез, и решил навсегда — ни за что! Рано или поздно все уйдут, надо начинать надеяться. На небе мифические, средневековые просветы не до конца. Сегодня утром собрал на посудной полке трупики замерзших тараканов, положил на тарелку, отнес в баню и поставил на электроплитку — через минуту зашевелились. Вот, это да!

18.