Птица Зу

Сгорело лето. Стоит темно-зеленый и коричневый август, двадцать второе число. На даче по краям асфальтированных дорожек высохла и совсем оголилась дикая малина. Ягод очень мало, идешь по такой дорожке, укрытый тенью от больших сероватых елей, и жалеешь бедные кусты. (Двумя пальцами снимаю пупырчатую шапочку с мохнатого стерженька, давится, течет на ладонь, бросаю, вытираю руку о штаны, иду дальше.) Когда все только начиналось, мне нравилась ее манера, но шло время, и я все чаще задумывался. Так прошло два года. Мы шли рядом и молчали, хотелось слез, мольбы, жалких просьб и упреков. Лезвием бритвы я день за днем отрезал кусочки. Исподлобья, коротко она взглядывала на меня и тут же отводила глаза. Я не помню, почему мы решили поехать на дачу. Когда пили кофе на вокзале, рядом стояла урна, полная бумажных стаканчиков. Потом была электричка. Я стоял у окна, смотрел на стекло, залитое дождем, и ни о чем не думал. Она читала. Напротив некрасивая бледная девушка сидела на коленях у мужа. Девушка все время ласкалась к мужу, ее узкие губы натянулись и стали еще уже от холода. Металлические хромированные детальки оконной рамы вселяли кое-какую надежду. При дневном свете кожа была совсем не такой нежной, как показалось в метро. Время от времени она поднимала глаза от книги и кивала мне. Я кивал в ответ. Лес встретил нас тяжелой сыростью. Минут десять мы шли между деревьев, стуча каблуками по мокрым корням. На даче тоже было сыро, но не так угрюмо. Дом, скамейка, блестящий от воды резиновый мяч — все одичало без людей. Я присел на мокрую ступеньку и закурил, она ходила по саду и трогала жирные ягоды черноплодки. В примятой дождем траве лежали яблоки. Потом она сидела на корточках у растопленной печки, были еще какие-то мелкие события: рефлектор, рисунок с обнаженной женщиной на стене, длинный разговор, я одеваюсь, задеваю столик у кровати, падает баночка с перцем, горошины попадают в отвороты брюк и сыпятся, скачут по деревянной лестнице, когда я спускаюсь вниз. Толстая девочка играет с бабушкой и все толкает ее на рельсы. Старушка смеется. Гаснущий свет, тяжелая сумка с яблоками. Остаток пути иду пешком. Дорожка кончается, солнце освещает куст малины, ягоду. Кроме меня, мало кто знает эту тропинку, поэтому именно на мое лицо липнет свежая паутина с веток. Я протягиваю руку вперед, разрубаю тонкие нити. Позади, на сухой золотисто-рыжей сосне стучит дятел.

19.

Снег весь, как будто сдулся, одна мятая шкурка лежит на поверхности, и сильнее зачернели кусты. Я все думаю и думаю об одном и том же. Что происходит? Рубеж или конец? С крыши валятся сосульки, куски льда. Предельная ясность, точность в описаниях, легкий снежок по всей поверхности, будто бязевый платок накинули на плечи. Я видел, как падал этот снежок: в полной тишине, ночью, только внизу в овраге кто-то стонал и стонал. Утром видел хорька: быстрый, беленький — маленькая куница! В черных вельветовых тапочках. Я лежал на полу, закрыв глаза, и думал, что умер. На бумаге валялись огрызки колбасы. Я встал и быстро все съел. Метель. Вчера вечером надолго выключали свет, все развлечения кончились, остался с самим собой. Такая грусть накатила и жажда дикая, хоть поезжай в город и прямо на улице начинай знакомиться. Ночью лежал в кровати и все трогал свое тело. Не ходят автобусы, пенсию в деревню привозил фактор и завяз, его вытаскивал другой, большой трактор. Не пойму, действительно, не с кем работать, или я привередничаю, и расшвырял всех людей? Жена просит из погреба обогреватель повесить в тамбур, а то морковка зацвела. Ночью приходил кот, я не услышал, только утром увидел следочки возле самой двери. Каждый день пробую, и не получается. Хочу маму позвать пожить недельку. По снегу очень много мышиных следов, будто паровозик проехал немецкий. По стеклу в моей комнате ползет божья коровка, первая в этом году. Хотелось бы думать, что это примета весны. Солнце не горит, а дышит сквозь тучи бледным тревожным пятном. Зимнее солнце. Солнце зимой.

20.