Птицеед

Угу. Я ощущаю Ил и веду спутников так, чтобы он не трогал людей, не проникал в них какое-то время.

— Мы можем никого не найти на кладбище. Там твой компас бесполезен.

— Попытайтесь, — проклятущий Капитан легко раздает наставления. Ему-то что? Когда мы уедем, отправится на боковую.

— Ну, хорошо, — сдался я, ибо спорить всё равно бесполезно. Проще убедить Светозарного стать паинькой, чем нашего командира свернуть с намеченного пути. — Давай попробуем. Я, Болохов, Голова. Кто ещё?

Капитан подумал:

— Колченогий и Сычик не спят. Пятерых достаточно?

— Да.

— Толстая Мамочка, — сказала Толстая Мамочка.

— Нет, — отмёл я кандидатуру килли. — Внутрь мы тебя всё равно не протащим.

Капитан одобрил, сказав нам всем:

— Туда и обратно. Не задерживайтесь. Если что-то опасное, плюйте на колдуна, я отвечу перед Фогельфедером. Болохов старший.

Мы с колдуном посмотрели друг на друга. В его ярко-голубых глазах промелькнуло нечто похожее на вопросительную насмешку. Раньше старшим назначали меня, потому что Ил — знакомая мне территория.

— Болохов старший, — без проблем признал я. — Во всем, кроме дорог и путей, которыми я веду отряд. И если говорю «стоп» все стоят. Или бегут, когда я кричу «караул»!

Росс лишь опустил веки, соглашаясь. Как бы он меня ни не любил, понимает, что я никогда не шучу и никогда не преувеличиваю опасности этого места.

* * *

Глава третья НЕМНОГО КОБАЛЬТА

Шайлест мы обошли кружным путём.

Люди — самые оптимистичные существа во вселенной. В них живет глупая надежда даже тогда, когда следует изжить её трезвым разумом. В истории человечества был краткий период, когда Ил сочли пригодным для того, чтобы строить тут города. Лет сто, аккурат между победой над Птицами и спятившими Светозарными, мы лезли в Ил толпами, уходя всё дальше и дальше в него.

Результаты вышли плачевными, а города оказались заброшены. Так они и стоят до сих пор. Ну… те из них, что не сгорели в дни, когда бывшие соратники Когтеточки устроили грызню из-за права владеть рунами друг друга.

Ил — дурное место. А города в Иле — того хуже. Они существуют вне времени, не разрушаясь под ветром и дождями. Те, кто вползли в них, опасны. Тот же Хоффнунг, находящийся где-то за пределами всех троп, стал приютом Комариного Пастуха, одного из самых сильных Светозарных.

Шайлест — старая деревня, место отдыха для первых из тех, кто приходил сюда искать булыжники. Она слишком близко к Шельфу, чтобы в ней завелся кто-то крупнее мозготряса, но это не повод рисковать здоровьем. Именно поэтому мы не стали приближаться к заброшенному поселению.

Я повёл отряд через Седотравные поля, так, что над лесом был виден лишь трехгранный шпиль выжженной осквернённой церкви Рут — чёрный и зловещий.

Когда мы добрались до Ворот, Болохов извлек компас, сверился с каплей крови, одобрительно кивнул.

— Здесь.

Я обвёл рукой открывающееся пространство:

— Мне бы побольше конкретики.

Ворота — овальное озеро, расположенное в большой природной воронке, примерно с четверть лиги длиной. Вода в нём карминовая, с белой кромкой острой соли вдоль галечного берега. Над озером, никогда не поднимаясь выше чем на полфута, часто лежит густая сметана тумана, что делает это место ещё более нереальным, я даже сказал бы — зловещим. Особенно если посмотреть на противоположную сторону, где мрачными исполинами торчат створки. Всего восемь. Каждая — это три бревна, сложенных в форме росской буквы «П».

Мы называем их вратами. Кто это здесь построил — неизвестно. Слишком много времени прошло с эпохи славных дел Когтеточки. Раньше врат было гораздо больше, но вода, соль, ветер, дожди, подточили древесину. Теперь обломки лежали в озере, похожие на кости огромной ящерицы, покрытые белыми кристаллами соли.

— Интересно, — Голова по привычке поправил очки.

Он высокий и грузный, с бульдожьим лицом и пронзительными маленькими глазами. Порой мне кажется, что своим взглядом Тим Клеве из младшей ветви Дома Пеликана, может заколачивать в стену гвозди.

Или людей.

«Голова» он потому, что умный, работает в университете и таскает в памяти архив библиотеки. Мой товарищ птица иного, более высокого полёта, чем я. Никакого раздолбайства, никакого пренебрежения к сильным мира сего. Постоянная работа, уважение в обществе, карьера и всё такое.

Я как-то сказал ему, что за всей этой наукой, ботаникой и историей города он не видит настоящей жизни людей. На что мне резонно заметили, что «настоящая жизнь людей» это всего лишь склад человеческих пороков и, по большей части, смотреть там совершенно нечего. Мол, в книгах гораздо больше интересного.

Как он женился-то при таком отношении — вообще загадка. Мою иронию Тим обычно воспринимает с каменным лицом, а реагирует на весёлые шутки только в качестве очень большого одолжения, и только из-за наших давних приятельских отношений.

Голова может быть вежливым, когда захочет.

— Они все рабочие? — он смотрел на восемь П-образных врат.

— Слишком жирно берешь, — Болохов следил за стрелкой компаса. — Вторые, третьи и шестые пока работают. Нам нужны последние.