Птицеед

Здания, дороги, оросительные каналы. Блики солнца на воде. Убранные квадраты полей. Я задрал голову вверх, посмотрел на висящее в небе Зеркало. Отсюда оно казалось вселенной, отражая в себе целый мир. Сразу подумалось, что случится, если магия из него уйдёт и колоссальная конструкция рухнет на землю. Полагаю, она расплющит не только Каскады, но и Пережиток.

Зеркало собирает солнечный свет и отдаёт его полям солнцесветов. Оно странное, в том смысле, что действует, в какой-то степени, как линза, но ничего не сжигает, а лишь дарит тепло и свет. Как создали его Светозарные, для нас загадка. Остаётся лишь молиться Рут, чтобы оно просуществовало ещё пятьсот лет.

— Не смотри, — посоветовал мне Тим. — Голова закружится.

Мы уже поднялись над вторым каскадом, и начались поля — жёлто-оранжевые квадраты, тянущиеся покуда хватало глаз. Ночью здесь гораздо красивее, потому что цветы, которых касается лунный свет, мягко сияют. И это завораживающее зрелище, словно ты оказался в звёздном скоплении ласково мерцающих светлячков.

Гнездо, родину Птиц, считают чудовищным местом. Но если оно способно породить такую красоту, то, быть может, в нём не всё так уж и плохо?

Ветер здесь напоминал змею. Тихий, порой шелестящий, он скользил вдоль цветов, и жёлтая волна бежала по полю.

Я, чтобы собрать разбегающиеся мысли, присел, дотронулся до ближайшего солнцесвета. Внешне он похож то ли на дикую гвоздику, то ли на одуванчик. Небольшой, на мясистом стебле, тёплый, словно яичный желток.

Эти цветы бывают двух видов. Те, что крупнее — их большинство — собираются. Из них, точно сок, выжимают энергию, которую отправляют в хранилища, чтобы питать Небеса. Остатки — сушат и перерабатывают в огнестрельный порошок или топливо для паровозов.

Те, что мелкие, как сейчас передо мной, гораздо более редки. Подобные растения — ресурс для колдунов. Они забирают из цветка силу через свою руну и создают… добро или зло.

Солнцесвет, к которому я прикоснулся указательным пальцем, потянулся ко мне лепестками, робко обхватил. Слабо и неуверенно, словно прося защиты.

Помощи.

Затем отпустил и вновь обратил венчик в сторону Зеркала.

— Меня от этого дрожь пробирает, — с каменным лицом произнёс Тим.

— Ты о чём? — Я был слишком занят осмыслением увиденного и не очень-то понял его фразу.

— То, как они тянутся к нам. Дрожь пробирает, — повторил он и, видя, что я так и остался в замешательстве, сухо пояснил: — Солнцесветы плотоядны. Потому-то он и схватил тебя за пальчик, да понял, что сожрать не может.

— Дери тебя совы, что за зашоренность? — возмутился я. — Да, тот цветок, что принёс из Гнезда Когтеточка, был плотояден и его кормили не только мухами, но и свежим мясом. Но за годы работы ботаников солнцесветы перестали нуждаться в плоти.

— А инстинкты старые остались. Вон как они ко мне наклоняются, когда я стою близко.

— Не узнаю тебя. Ты боишься цветочков?

— Не боюсь. Не люблю.

— Ну, это часть жизни. К тому же не обладай солнцесветы памятью прошлых поколений, то Болохов не смог бы напитывать их кровью погибших, чтобы возвращать силы. Жизнь подчиняется определённым правилам и законам. И у неё довольно гадкая изнанка. Тебя же не смущает, что лев тоже любит закусить мясцом? Отчего ты отказываешь в этом растению? А точнее, дальнему предку нынешних солнцесветов?

Он ничего не ответил. Блеснул линзами очков, повёл рукой над полем:

— Твои мысли?

Мыслей не было. Вообще. Увиденная картина лишь заставляла впасть в ступор, почесать в затылке и расписаться в полной своей несостоятельности как эксперта.

Передо мной, в сердце цветущего поля, было выжженное пятно. Цветы здесь легли на землю, почернели, стали хрупкими, словно сотканные из пепла. Тронешь — превратятся в прах, да улетят, подхваченные ветром. С некоторыми так и случилось, прямо на моих глазах.

Ещё здесь пахло кровью. Гнилой и несвежей. За пятном начиналась тёмная полоса. Всё ещё живые солнцесветы, но уже почерневшие. Их было много, и если отвлечься от этой полосы, посмотреть вокруг, то становится видно, что на многих жёлто-оранжевых лепестках выступили чёрные точки.

Я прошёлся вдоль дорожек, чтобы убедиться, что таких цветов здесь сотни. Больше четверти поля.

— Я не знаю. Похоже на какую-то болезнь. На цветах то ли плесень, то ли гниль. В Иле никогда ничего подобного не видел, но истинных солнцесветов я тоже ни разу не встречал. Так что мало ли какие штуки есть в глубине.

— Жаль.

— Возможно, если ты всё же удосужишься поделиться со мной подробностями, я поразмышляю об увиденном на досуге.

— Странный случай.

— Уже заметил. Мне сие не очень помогает понять, — поторопил я его.

Он вздохнул, подвигал тяжёлой челюстью, решился:

— Случилось за шесть дней до того, как мы вернулись из Ила. Меня ознакомили с происшествием, так как я… хм… буду связующим звеном и стану докладывать первому секретарю лорда-командующего.

Перевожу. Ему доверяют во дворце Первых слёз. И случившимся заинтересовался правитель.

— Ага, — бесцветно ответил я, показывая ему, что понял, насколько всё серьёзно.