Птицеед

— Нам очень приятно было бы провести с вами время, ритесса, — негромко произнесла Элфи, видя моё колебание. — Ведь можно?

Вопрос был обращён ко мне.

— Конечно. Здесь восхитительный повар, тебе понравится. Мы останемся, Фридрих.

Когда он вышел, Фрок улыбнулась:

— Дева из тебя верёвки вить может.

— Для этого Одноликая и создала дев, — ровным тоном ответил я ей.

— Ну, тем лучше для меня. Ужинать в одиночестве давно наскучило. Кстати. Суани не убил тебя потому, что узнал кровь?

— Да.

Бабка усмехнулась зло и очень довольно:

— Конечно узнал. Сучий воробей. Такое не забыть и за пять веков. Они все её помнят. Зря, что ли, твой пращур гонял их по всему Илу, не оставляя от этой швали даже мокрого места⁈ Дева вообще в курсе, кто она такая?

— Я Элфи Люнгенкраут, — с достоинством ответила девчонка, глядя в глаза Фрок смело и с вызовом. — Дочь Рейна Люнгенкраута, далёкий потомок Штефана Хонишблума[4], которого все знают как Когтеточку.

* * *

[1] «Хлебная корка» — один из сильных ядов растительного происхождения, добываемый в Иле. При слабой концентрации вкус напоминает хлеб.

[2] Хайдекраут — вереск.

[3] Вьи́тини — на квелла имеет значения: старший ученик, любимый друг, помощник. По рангу выше суани, ближайшие доверенные лица Светозарных. Их первые последователи.

[4] Хонишблум — медовый цветок.

Глава тринадцатая ВНЕЗАПНЫЙ РОДСТВЕННИК

Оливки, немного паштета с апельсиновой цедрой, мягкий сыр с белой корочкой, лимонный джем, подкопчённый лосось и несколько устриц в грубых тёмно-серых раковинах. Бокал белого, такого холодного, что запотели стеклянные стенки, не особо меня радовал.

Ужин, пускай и достаточно лёгкий, скорее стал обязанностью для самого себя, чем удовольствием. Следовало поесть, чтобы не возвращаться к этому в ближайшие часы.

Я сидел на полупустой веранде ресторана, наступил вечер, в заведениях постепенно зажигались каштановые лампы — и площадь Когтеточки уже начала закутываться в платок плотных сумерек, сразу растеряв своё колоссальное пространство, став уютнее и гостеприимнее.

Людей, правда, не уменьшилось. Внизу сновали и пешие и конные, голосили торговцы каштанами, два экипажа никак не могли разъехаться из-за какого-то недотёпы, пытавшегося проскочить перед мордами лошадей и напугавшего их.

Вечер обещал быть долгим, тягучим, приятным и наполненным мотыльками, летящими на свет фонарей.

Когтеточка сейчас стоял ко мне в профиль, на его лицо из-за широкополой шляпы уже не попадали солнечные лучи. Оно было скрыто во мраке, но я его прекрасно помнил — за годы жизни успел изучить.

В нас есть что-то общее. Я признаю это, правда, взгляд, которым герой прошлого смотрит на Айурэ, как я уже говорил когда-то — весьма неоднозначный.

Величайший человек в истории города помассивнее меня, пошире, но ростом чуть ниже, если судить на «глазок». На сохранившихся с той эпохи портретах такой же эффект. Полагаю мой прапра-сколько-то-там-дед был крепким враньим сыном с кулачищами, способными выбить дух из любого грубияна.

Впрочем, никто другой и не смог сделать то, что сделал он — пройти весь Ил насквозь, вернуться, дать пинок Птицам и… принять участие во всём том, что случилось после.

Фрок не любит говорить о нём. Тому множество явных и надуманных причин. Она его самый старший потомок из ныне живущих (а нас, как вы понимаете — ибо, надеюсь, способны считать до трёх — не так уж и много), знает про него то, что рассказывали её отец и дед, но не очень спешит делиться подробностями.

Она убеждена, что прошлое следует оставить прошлому и вспоминать о нашем предке как можно меньше. Слишком много бед он ей принёс. Её сын и мой отец был настолько заворожён пращуром, а затем это случилось и с её старшим внуком. Они оба сгинули благодаря Илу. Один лишился рассудка и умер у неё на руках, другой исчез где-то за Шельфом, на безграничных пространствах разыскивая следы Когтеточки.

Мой брат был зачарован его историей и жизнью. И хотел увлечь этим и меня, но… не вышло. К Когтеточке я относился лишь с уважением за всё, что он сделал для людей, но никогда не преклонялся перед ним. Ни перед его силой, ни перед его мудростью.

Ну… ещё, кроме уважения, у меня была некая толика благодарности.

Так уж случилось, что Одноликая, в странном своём разумении, решила наградить Когтеточку милостью. А может быть, проклятием.

Штефан Хонишблум оказался устойчив к воздействию Ила, и этот дар, пускай ослабленный разбавленной кровью, он передал потомкам. Как и некоторые другие «мелочи». Вроде невосприимчивости к магии Кобальтовой ветви. Та же Осенний Костёр не смогла очаровать его, хотя, судя по легендам, пыталась, и не раз.

Он сделал многое. Принёс надежду, возглавил восстание, противостоял Птицам, изгнал их, нанёс удар по Гнезду. Дал людям магию, заложил основы процветания. И едва не уничтожил нас, хотя и был виноват в этом лишь косвенно.