Просыпаюсь от того, что мне жарко.
Я вся мокрая. Пытаюсь пошевелиться и не могу. Меня что-то держит. Или кто-то.
Вокруг темно.
Спросонья и еще при не вполне ясном сознании меня охватывает паника. Дергаюсь, мне становится нечем дышать. Тяну ладони к шее и… натыкаюсь на чужие руки, крепко обнимающие меня под грудью. Замираю, пытаясь осознать, где я и кто рядом со мной. Голова работает медленно, будто в ней крутятся несмазанные шарниры.
Наконец, воспоминания вчерашнего безумного дня возвращаются, и паника отступает.
Пересмешник.
Аккуратно, чтобы не потревожить спящего, разжимаю захват его рук и выбираюсь в утреннюю прохладу комнаты.
Окно распахнуто настежь, слышен шорох ветра. Еще совсем темно, и я не могу даже предположить, сколько осталось до рассвета. Внутреннее ощущение времени сбито.
Провожу ладонью по влажной шее, понимаю, что все ещё тяжело дышу. Глупая, испугалась так, будто ко мне никто и никогда не прикасался. Тем не менее даже в таких удушающих объятиях я прекрасно выспалась, и теперь сна ни в одном глазу.
Прислушиваюсь. Дыхание Пересмешника ровное — спит.
Тихонько отхожу к окну, стараясь не шуметь. Взбираюсь на подоконник и спрыгиваю вниз, на улицу. В последнее время я зачастила с таким способом выхода из комнаты, но делать крюк по длинным коридорам не хочу.
Занимается рассвет. Вокруг стоит тишина, нарушаемая лишь звуком время от времени поднимающегося ветра.
Река принимает меня в свои ледяные объятия. От холода захватывает дух, но я все равно несколько раз ныряю с головой.
Осознание того, что тайный люк находится совсем близко, там, ниже по течению, нервирует лишь первые несколько минут. Потом забываюсь и расслабляюсь. В конце концов, вряд ли незнакомцы обшаривают окрестности до самого утра, рискуя снова столкнуться с кем-нибудь из местных. Ну а мне есть над чем подумать, кроме странных людей в черном.
Прошлый сон-воспоминание был еще более ярким, чем предыдущие. Голоса, интонации, оттенки эмоций — все это я слышала так четко, как наяву. А еще увиденное только сильнее подтверждает мои подозрения о том, что Пересмешник не кто иной, как Ник Валентайн.
Но, боже мой, с чего в моей голове вообще появились эти безумные подозрения? По сути, это всего лишь предположения, основанные… ни на чем. Я ни разу не видела лица Ника, не слышала его голоса.
Что заставило меня думать, что Пересмешник — это Валентайн? Тип фигуры? Но если быть объективной, то тот же Зяблик такого же роста и телосложения. И Дергач…
Выбираюсь на берег. Стираю платье, выжимаю так крепко, как только могу, и надеваю на себя мокрым — пусть, высохнет и так.
Волосы тоже выжимаю, перекидываю через одно плечо и с ботинками в руке, босиком, бреду обратно к бараку.
…Нет ни шрама, ни какой-либо татуировки или родимого пятна, которые стали бы неопровержимыми доказательствами. То, что Пересмешник сразу обратил на меня внимание и принялся спасать? Так он говорит о симпатии. И так тоже бывает. И, к чему кривить душой, она действительно взаимная.
Будь Пересмешник Валентайном, он бы обязательно попробовал со мной поговорить. Разве не так? Хотя бы прощупать почву, намеками выяснить, помню ли я хоть что-то. Однако на тему прошлого не было сказано ни полслова. Единственное, к чему можно было бы придраться, — реакция Пересмешника, когда я назвала его Ником. С другой стороны, а кто бы не растерялся, если бы к нему обратились чужим, незнакомым именем?