Птицы летают без компаса. В небе дорог много(Повести)

Но самолет продолжал планировать, медленно снижаясь.

— Уходи на второй круг! — вырвалось у Генки.

И тут Хробыстов будто услышал его совет. Жестко и истошно взревел двигатель. Его давящий гул нарастал стремительным обвалом. Самолет, обдав нас упругим грохотом и густым звоном, прошел над стартом.

— Ему там хорошего инструктора не хватает. Вот самолет и брыкается, — сострил Астров. — Попробуй поймай теперь его!

— Перестань, будь человеком, — цыкнул на него подполковник Вепренцев.

Как тяжко и мучительно в таких случаях стоять на спокойной земле, когда каждой кровинкой чувствуешь, что тебе не хватает штурвала. До боли в пальцах сжимаю шевретовые перчатки.

Если на первом самостоятельном вылете летчик не сумел сразу примериться и завести самолет на посадку — хорошего не жди. Силы уже растрачены, внимание рассеяно.

— Жить захочет — сядет! — спокойно заключил капитан Гуровский.

Из двери метеостанции выбежал подполковник Карпов и кинулся на СКП. На лестнице у него слетела с головы фуражка, но он не обратил на это внимания. Тут же скрылся за дверью.

Лица у всех стали суровыми и озабоченными. Карпов просто так не побежит, он силы зря тратить не будет. Значит, Хробыстов ушел на второй круг из-за того, что не мог рассчитать. Карпов решил помочь ему по радио. Но тут ни одна подсказка не поможет: сам взлетел, сам садись. Не жди, что к тебе хорошего ездока посадят или твоего коня за узду поймают. В авиации такое исключается.

Но Хробыстов и не ждал. Он прекрасно понимал свое положение, но понимать свое положение еще не значит видеть из него выход. А выход был один — надо садиться. Но как? Ошибку свою летчик исправил, видно, Карпов ему подсказал по радио. Но он или перестарался или промедлил — заходил теперь на полосу слишком низко.

— И чего крадется? — досадовал капитан Савельев. — Шарахается туда-сюда: скорость сейчас расфугует, потом попробуй ее погаси…

Истребитель, прочесав макушки деревьев, повис над полосой, но снижался медленно. Действительно, разогнал скорость! Генка присел на корточки и умоляюще шептал:

— Добирай, добирай же… Добирай!.. Черт тебя побери!.. — Он слегка пошатнулся и, не удержавшись на согнутых ногах, упал на спину.

Но самолет садиться не хотел. Лишнюю скорость в карман не положишь. Машина вначале приблизилась к земле, а потом, точно ее испугавшись, снова отпрыгнула и пошла, пошла по невидимым волнам вверх-вниз… Но вот, попав на крутой гребень, обессилела, качнулась с крыла на крыло и плюхнулась на землю.

Из-под колес повалил черный дым, посыпались искры. Послышался скрежет такой, что пронзил все мозги.

— Разует самолет, разденет, — дрогнувшим голосом произнес инженер. — Босым оставит!

— Лаптем тормози! — воскликнул Астров.

Но видно было, что тормоза теперь не помогут. Длины бетонки не хватит для пробега. В конце полосы истребитель заметался, задергался, будто у него колеса перестали быть круглыми. Полоса оборвалась… Самолет резко развернулся и, как подбитая птица, подскочил вверх и лег на крыло… На горизонте повисла тяжелая желтая пыль.

— Аварийной машине! Срочно — в конец полосы! — послышалось в стартовом динамике. Голос подполковника Карпова, усиленный репродуктором, перекатился по полю подобно весеннему грому.

Кто-то тяжко вздохнул. У подполковника Вепренцева из рук выпала трубка и гулко ударилась о сухую землю. Астров поднял ее и сунул инженеру в руку. И тут все разом бросились в конец аэродрома. Нас обогнали «газик» командира части и санитарная машина с красным крестом. Мы бежали, не чувствуя под собой ног. Но когда увидели, что из самолета вылез летчик, шаг сбавили.

— Так и заикой можно сделать, — буркнул Астров, протирая рукавом взмокший от пота лоб.

У разбитого самолета в желтой пыли, опустив голову, стоял Леонид Хробыстов. На спине у него мокрыми пятнами к худым лопаткам прилип комбинезон. Ох, как он отличался от того капитана Хробыстова, который читал нам лекции по практической аэродинамике в летном классе, осталось лишь внешнее портретное сходство.

— Шлемофон сдайте на склад, он вам больше не пригодится. Обещаю! — грозно сказал командир части и отрывисто хлопнул дверцей машины. «Газик» помчался в штаб. Завихрилась пыль по дороге.

Степан Гуровский, подернув узкими плечами, стащил с головы шлемофон, крепко зажал его под мышкой и, спокойно разглаживая пятерней черные слипшиеся волосы, сказал:

— Беда не в том, что рано родила, а в том, что поздно обвенчалась. Вот музыка-то…

— Ты это о чем? — спросил я.

— Думал все в «Жуковку»…

Мы медленно возвращались к стартовому домику. Из автопарка вышла машина с подъемным краном, или, как ее называли, «гусь», и, покачивая тупым клювом, поехала к месту аварии. Наверное, фразу: «Хорош гусь, ничего не скажешь» — вымолвил кто-то первый, глядя на эту машину. Охота разговаривать отпала, и слушать ничего не хотелось. Летчик каждое несчастье воспринимает как свое личное.