Птицы летают без компаса. В небе дорог много(Повести)

Я перелистал несколько страниц. Училище Прохоров закончил то же самое, что и я, только намного позже. Поглядел на фотокарточку: мальчишка мальчишкой. Неужели и мы были такими? Я остановился там, где лежала закладка. Летная характеристика инструктора на Прохорова: «Летать любит, летает с большой охотой и желанием. В сложной обстановке не теряется, принимает грамотные решения. По приборам в закрытой кабине летает отлично. Смелый, дерзкий. Недостатки характера: вспыльчив, самолюбив. Морально устойчив…»

Вспыльчив, самолюбив… Хорошо это или плохо? Недостатки это или достоинства? Смелый, дерзкий — это, выходит, хорошо. А может ли дерзкий и смелый человек быть размазней? Летчик без самолюбия, что веник без прутьев…

Мои размышления прервал Потанин.

— Как, Сергей Петрович, сразу в облака с Прохоровым полетишь? Или как? — спросил он, и его загорелая рука скользнула по плановой таблице, которая лежала на столе.

— Нет, зачем торопиться? С летчиком надо как следует познакомиться, все уточнить. Может, и под колпаком слетать. Видишь, вот инструктор пишет: по приборам летает отлично, — постучал я пальцем по летной книжке.

— Это верно, Сергей, — вроде бы обрадовался Потанин, — торопиться не будем. Куда торопиться? Прохоров… — Он, забрав в пальцы крутой подбородок, немного подумал. — Яшин все жмет. Прохоров эскадрилью назад тянет, она у него отличная. Рапорт на Прохорова сочинил. Говорит, лучше перевести его на работу полегче. Комэску ведь тоже нельзя не верить. А я книжку летную Прохорова посмотрел и… засомневался. Да и дела эти у него еще… Устояться надо парню… В нашем деле и жалеть нельзя и не жалеть нельзя. Яшин докладывал, что куролесит он на посадочном курсе, финтифлюшки выделывает.

Сам понимаешь, как пробивать облачность вниз: нет земли, нет земли, а потом вдруг земля, как блюдо на трех китах — прямо в зубы. И… полон рот земли… Собирался с ним полетать, да вот… — Потанин замялся, и мне показалось, что он чего-то недоговаривает, вроде бы даже чувствует свою вину перед этим летчиком. — Словом, полетай, проверь, посмотри. Но заранее летчика из него не придумывай. Списывать пилота с летной работы — для государства накладно. Но что поделаешь? Рано пока говорить об этом. Яшин, конечно, мог завозить, задергать, тебе такое чувство хорошо знакомо.

Я захлопнул летную книжку лейтенанта Прохорова и осторожно положил на краешек стола.

Да, такое чувство мне до боли знакомо.

…Тогда у курсантов была радостная пора. Вылетали самостоятельно на учебных самолетах. И после полета, по установившимся традициям, именинник вынимал из комбинезона пачку «Казбека», купленную заранее в магазине военторга, и угощал товарищей. К пачке за длинноствольной «казбечиной» весело тянулись все: кто курил и кто не курил — традиция.

Я «Казбек» не покупал. Мне он не нужен был. Курил «Приму», а угощать… Куда уж там угощать! Вывозную программу я «выгреб» до донышка, а выпускать самостоятельно меня никто не решался: смелости ни у кого не хватало.

Трудно сказать, с чего такая карусель закрутилась. Может быть, с первого показного полета, вернее, с первого разворота. Когда инструктор оторвал самолет от земли, а потом положил его в левый крен, мне вдруг не по себе стало, неловко сидеть, нескладно. Стараясь сохранить свое тело вертикально, я прижался к правому борту. Не хотел вовсе. Самопроизвольно получилось, будто магнитом притянуло. И тут сразу услышал по радио:

— Что вы, ванька-встанька? Куда жметесь? Из кабины выпасть боитесь?

Выпасть я не боялся. Кабина железная, крепкая. Тело ремнями прикручено. А что сплоховал — верно. Снова накренился вместе с самолетом, прижался острыми лопатками к спинке сиденья. Но инструктор, видать, уже сделал приговор: «Из этого салаги ничего не получится…»

Инструктор у нас был так себе, работал без желания. Он и сам говорил: вы, дескать, ошибок делаете много, а вот он сделал одну-единственную, что остался в училище инструктором.

Ругал он меня, как только включалось радио, и до тех пор, пока не выключалось. Метода у него была нехитрая: гнем — не парим, сломаем — не тужим. Гнул он, конечно, в зависимости от материала. А я, видать, был очень сырым. К перебору указаний инструктора я быстро привык. Радио включаю и трясу головой — вон все из ушей. А инструктору не нравилось, когда я головой тряс.

— Что вы трясетесь? Что трясетесь? Самолет мне расшатываете!

— Надоело. Не успеваю на русский язык переводить.

А он раскручивается пуще прежнего… На полную громкость голос включает.

На предварительной подготовке к полетам он меня даже не спрашивал, как что делать. Знал, что на словах для меня построить эту «коробочку» все равно что из спичек квадрат сложить. Все это я назубок выучил. Я сидел, слушал и на ус наматывал. А в воздух с инструктором поднимался последним. Обычно заруливал самолет и за хвостом красная ракета небо чертила. Так и выбрал вывозную программу. Инструктор представил меня на контроль к командиру звена. Перед вылетом я услышал такой разговор.

— Ну, что за птица? — спросил командир звена у инструктора.

— Ой, не говорите! — махнул тот рукой. — Мухолов!