Птицы небесные. 1-2 части

— Мы — гости метеостанции и нас пригласили именно сюда, и никто не собирался переть на вашу заставу! — отрезал москвич.

Те еще пытались возражать, утверждая, что они имеют право задержать всех нас для проверки, потому что рядом Афганистан.

— Вы здесь не очень-то нос задирайте! И на вас управу найдем! — заявили военные.

Но журналист держался строго и неприступно, угрожая неприятными для погранзаставы действиями из Москвы. В конце концов, начальник метеостанции предложил спорящим выпить «мировую» и дело было улажено. На следующее утро мы спустились в кишлак и улетели в Душанбе вертолетом.

Дома нас ожидало тяжелое известие: Институт отказал москвичам в работе, ссылаясь на какие-то свои правила и порядки. Эта новость тяжело ударила по моим друзьям. Руководство Института, несмотря на наши общие просьбы и уговоры принять нас хотя бы на самую захудалую станцию, осталось непреклонным. Журналист с женой, узнав, что их контейнер с вещами дожидается разгрузки на железнодорожной станции, переоформили свой груз и отправили его обратно в Москву. Они стойко преодолевали уныние и, как верующие люди, верили, что все в жизни к лучшему. Мы дружески попрощались, благодаря Бога за прекрасное путешествие, которое Он нам подарил. На прощание они еще раз настойчиво уговаривали меня начать исповедоваться и причащаться, что я и пообещал им непременно сделать. Через несколько лет я побывал у них в гостях. Мои друзья собирались выехать во Францию.

А для меня снова встал мучительный вопрос — как быть? В городе мне жить невозможно, а горы пока для меня закрылись. Пребывая в недоумении, однажды я встретил в троллейбусе сотрудника Института сейсмологии, знавшего о затянувшейся истории с устройством на работу. Он критически оценил наше неудачное совместное предприятие:

— Ты что, в своем уме? Да кто же их возьмет на станцию, они же диссиденты!

Тогда это слово было в ходу.

— Не знаю, кто они такие, но знаю, что люди они очень хорошие! — ответил я.

На что собеседник посоветовал мне:

— Вот если бы ты сам пришел завтра в наш сектор, то это было бы очень кстати! Из Сари-Хосора приехал таджик, ищет себе помощника на Пештову…

Я потерял дар речи:

— Да это же моя любимая станция, о которой я только могу мечтать! — вырвалось у меня. — Еще когда я жил в Богизогоне, этот парень показывал мне Пештовинское ущелье. Мне там очень понравилось…

— Тогда приходи завтра! — ответил собеседник и вышел на остановке.

Понимая, что Богизогон не стал местом спасения для моей души, я устремился всеми помыслами в Пештову, избрав для себя это прекрасное место условием своего непременного спасения: «В таких уединенных и удаленных от всех людей горах не спастись просто невозможно!» — думал я, и мечты и надежды снова волновали мое сердце.

Наутро мы встретились с таджиком. Им оказался тот самый геолог Авлиекул, с которым мы сошлись во время совместной поездки на водопад в верховьях Кызыл-Су. Его жена не смогла жить в горах вдали от семьи, поэтому он приехал искать себе помощника, и нашел меня. Я рассказал, что у меня есть проблема: родители просят, чтобы я чаще навещал их, и мы договорились сменять друг друга, как потребуют обстоятельства.

В этот раз со мной в городе произошел странный случай, который меня сильно напугал. Я ехал в троллейбусе, народу было много, и я стоял, держась рукой за поручень. Чтобы не отвлекаться, я закрыл глаза и настроился на молитву. Хотя глаза были закрыты, я продолжал ясно видеть мелькающие здания, дорогу, прохожих, идущих по тротуару, и всех, кто стоял рядом в троллейбусе. Я в испуге открыл глаза: вид обычных людей и городской улицы успокоил меня, но когда я снова закрыл веки, то ничего не изменилось. Все продолжало оставаться четко видимым и ясным, как с открытыми глазами. Это состояние было настолько необычным, что мне стало не по себе: «Господи, Боже мой!» — взмолился я. — «Забери у меня это навсегда, потому что я не знаю, что мне с этим делать!» Видение исчезло и больше не повторялось, хотя оставило в душе некоторый страх перед неизвестностью того, что совершается глубоко внутри меня. Во мне началась сильная борьба с нежеланием делить Христа с кем-то еще или иметь посредников между душой и Христом в виде священников, к которым у меня оставалось недоверие. В то же самое время сердце остро ощутило потребность в исповеди и духовном совете, а больше всего — в причащении. Но все это опять пришлось отложить, так как нужно было улетать в горы.