Птицы небесные. 1-2 части

Я снова вижу себя с инженерами и Авлиекулом, сидящими в вертолете, загруженном до предела бочками, ящиками, инструментами, мешками с цементом и баулами с разными вещами. Мы стремительно летим навстречу горам, освещенным ярким утренним светом. По пути мы приземлились на высоком холме с крутым склоном над поселком Больджуан, где разгрузили часть вещей. Но все равно вертолет был еще сильно перегружен и мы взлетели неожиданным способом. Пилот обернулся к нам и приказал всем крепко держаться: вертолет, раскрутив винты, приподнялся над холмом и резко рухнул вниз, в голубую бездну долины Кызыл-Су. Но винты, получив мощный подпор воздуха, обрели подъемную силу и мы полетели в Пештову, которая снова стала моим вторым домом на долгие годы.

Новая жизнь в Пештове несомненно была лучше прежней, когда я жил в Богизогоне. Во-первых, вокруг — совершенное безлюдье. Ближайший кишлак, где жила семья и родители Авлиекула, находился на расстоянии тридцати километров. Во все стороны уходили необозримые, дышащие чистым воздухом и кристальной синевой горные просторы, среди которых струились прозрачные реки, широкие и привольные. Вдаль уходили ущелья, похожие на сказочные скальные города со своими лесными улицами и переулками. Станцию окружали ореховые леса, тутовые сады со сладкими ягодами размером чуть ли не с большой палец руки, одичавшие черешни, виноград, барбарис, боярышник и облепиховые заросли, густо разросшиеся в пойме реки. Во-вторых, летом у нас всегда на дастархане стояло кислое молоко, которое заквашивала жена моего друга, скромная и тихая женщина, в кладовой всегда было свежее молоко от коровы, пасшейся на лугу. По двору бродили куры, постоянно несшие яйца и оставлявшие их где попало. Моей обязанностью стало по утрам разыскивать их «подарки», которые я находил даже в старых ботинках и галошах. Но главное — у нас была своя лошадь белого цвета, мирная и спокойная, а также свой ослик с норовистым характером.

— Лошадь — ракета, ишак — метеор! — шутил Авлиекул, наблюдая, как я управляюсь с нашими помощниками. — Выбирай сам, кого хочешь!

На лошади и ослике мне доверяли ездить даже в кишлак, а путь туда был не близким. Для меня выделили в большом, недавно построенном блочном доме хорошую комнату с окном на восток: прямо за ним качались ветви старого тутовника. Дальше, на холме, переходившем в красивый, розового цвета, горный кряж, сложенный из мергелей, был тутовый сад. Сам Авлиекул, с женой и малышом, который всегда тянулся ко мне на руки, расположился в другой комнате, рядом с кухней. Третья комната служила мехмонхоной для гостей, аппаратура находилась в четвертой затемненной комнате. Летом геолог жил с семьей на станции, а после сбора орехов и вплоть до схода снега, оставив мне запас картофеля и круп, перебирался вниз, в кишлак, к своим родителям, где жили его меньшие братья и сестры веселой и дружной семьей. Самым авторитетным среди них был, конечно, отец моего друга, Джамшед, благообразный старик с седоватой бородой и добрыми умными глазами. С ним почему-то я подружился больше всего, так же крепко, как Авлиекул сошелся с моим отцом в Душанбе.

— Федор-хон, когда Бог задумал создать землю, — уважительно говорил мне Джамшед, — один небольшой кусочек Он решил оставить для себя. Но когда творил землю, этот кусочек выпал у Бога из рук и стал Таджикистаном. Вот какие у нас места, — сам видишь! Живи и любуйся!

Здесь, в Пештове, у меня установилась регулярная молитвенная практика, распорядок которой почти никогда не нарушался в течение многих лет. В этих безлюдных горах я любил свободно бродить с четками и, находя красивое место, совершал там долгие молитвы. Вскоре по всем окрестностям у меня появились излюбленные уголки, где я забывал в молитве обо всем на свете. Вместе с моим другом мы сажали картофель, помидоры, огурцы, лук, чеснок, морковь, горох — весь набор деревенского огорода. Еще сажали кукурузу, ради сладких початков.

Во время наших огородных работ Авлиекул ставил на окно дома радиоприемник и включал его на полную громкость: резкие пронзительные звуки дутара — двуструнного инструмента, вроде балалайки, изводили слух монотонной мелодией. Мой друг любил громкую национальную музыку.

— Тебе радио не мешает? — вежливо спрашивал он. — Классику западную мы не понимаем, а вот это — он указывал на трясущийся радиоприемник, — прямо берет за душу!

В середине лета мы все вместе не спеша собирали вянущие ягоды тутовника, в основном, белого; сладкие и мягкие ягоды в мешках спрессовывались в плотную массу, похожую на сладкий хлеб. Из родника у скал геолог провел по шлангу воду, чистую и вкусную. За лето мы собирали пять-шесть мешков тутовника. Один мешок ягод Авлиекул всегда оставлял мне на зиму. Осенью начинался сбор орехов, крупных, с тонкой скорлупой, и совместными усилиями нам удавалось наполнить орехами десять-двенадцать мешков. Из этого запаса два-три мешка орехов я отвозил родителям, а одним мешком орехов питался всю зиму.