Птицы небесные. 1-2 части

Промахнулись снова и наткнулись на смерзшиеся поленья лишь выкопав третий шурф. Меня опустили в снежный колодец за ноги, но оказалось, что забытые нами дрова уходят под снегом в разных направлениях. Пришлось копать узкие тоннели вбок и вырубать из мерзлого снега поленья, словно уголь в шахте. Это было нелегко, и братия начала недовольно бурчать, высказывая реплики по поводу забывчивости отца Пимена. Архимандрит, как начальник, пытался строгостью подавить недовольство послушников, как он привык это делать в монастыре. Приходилось шутками и веселыми разговорами сглаживать обстановку, помогая моему другу навести порядок.

Создалась неприятная ситуация, выразившая себя в молчаливом протесте против начальника скита, кроме соловецкого послушника, примкнувшего к архимандриту, и меня, как его близкого друга. Поговорив с каждым из зимующих в скиту парней, доказывая вред немирного настроения и пользу послушания и дружеских отношений, постепенно удалось вернуть у всех расположение к скитоначальнику. Отец Пимен мне ничего не сказал, но только бровь его стала хмуриться, когда он видел меня. Вместе с пришедшим послушником они подолгу уединялись и вели задушевные беседы. Постепенно это происшествие изгладилось у всех из памяти и наши отношения снова стали дружескими и открытыми, потому что сердце у архимандрита было доброе и безхитростное. Как начальник скита он был на своем месте и достойно представлял наше братство. Однако и ему пришла пора задуматься о том, чтобы пересмотреть заново свою жизнь.

Я по-прежнему ночевал с котами на чердаке, и, как ни странно, эти ночевки не доставляли мне ни особых затруднений, ни простуд. Отрадно было молиться в тишине, и эта молитва согревала сердце тихой радостью, хотя тянуло на кухню посидеть в тепле и поболтать с ребятами, чей смех и разговоры долетали до меня снизу, или побеседовать с отцом Пименом, который снова начал принимать участие в дружеских беседах за чашкой горячего чая. Ночные службы все больше становились нашей жизнью, и ко всем пришло желание ввести в службу Иисусову молитву.

В это время Василий Николаевич отправился проверить состояние пасеки. Заехав мимоходом на лошади в скит, он передал письмо из Сухуми от матушки Ольги. В нем батюшка, в ответ на наши вопросы, благословил нам читать кафизмы на утрени по четкам. На каждую кафизму определили по три четки, и по очереди, стоя, каждый из братии читал вслух одну четку Иисусовой молитвы. Остальные внимали и молча молились. Часто стало происходить так, что сердце, переполненное радостью от прошедшей службы, не могло остановить зарождающуюся в нем Иисусову молитву. Хотелось молиться еще и еще, пока я не засыпал на чердаке под мурлыканье пригревшихся котов.

Приближалось Рождество, и благодать этого святого праздника чувствовалась все больше и больше. Мне очень нравился ирмос «Христос раждается, славите…». Он так соответствовал незабываемым ночным службам, с непрекращающимся шорохом сыплющегося снега или с морозным скрипом шагов за окном, когда кто-нибудь выходил за очередной охапкой дров, что захватывало дух от радости и какого-то необыкновенного праздничного чувства. Даже ночные морозные звезды сияли в окне по особому, напоенные удивительной чистотой и радостью приближающегося Рождества.

Когда углубляется в себя, кажется, что может быть ближе, чем я сам. И все же невозможно самому постичь, кто же это, говорящий — «я сам». Тщетны попытки познать себя при слабом свете души, который в действительности есть тьма без света Христова, озаряющего всю душу светом мудрости. Твое неисповедимое человеколюбие, Господи, приводит душу к ее первому открытию, что «я сам» — это падшее греховное существо, которое без Твоей помощи не может даже подняться с колен мысленного рабства. И лишь преображенное Твоею благодатью, оно приходит к следующему открытию, постигая в самом себе: «Поистине, я есмь то, что я есмь, по дару Твоему, Боже мой…»

Как если бы евангельская женщина из притчи, потерявшая драхму, в своих поисках находя иные вещи, говорила бы: «Не это, не это!», так и ты, душа моя, ищи Господа и отвергай до последних пределов все вещественное, говоря: «Не это, не это, Боже мой!» Несомненно, такая душа найдет Тебя в глубине своей и возрадуется радостью великою, которую ничто и никто никогда не отнимет у нее.

РОЖДЕСТВО

Сладко искать Тебя, Господи, чтобы ожило в Тебе сердце мое и возблагодарило, не уставая в благодарениях, и говоря, что, сколько бы трудов и скорбей ни понесло оно ради Тебя, все это ничто по сравнению с полнотой благодати Твоей, Боже! Не может быть счастьем это тело, ибо болеет и разрушается. Не может быть счастьем мысль, ибо улетучивается, словно ветер. Не может быть счастьем и душа, потому что переменчива и непостоянна, словно времена года. Но сердце, вошедшее в смирении в несказанный покой блаженства Твоего, Господи, — вот истинное счастье, неизменное и не оставляющее во веки веков.