Теплая и сырая погода стояла еще несколько дней. Затем ударил мороз и за окошком повисли длинные ледяные сосульки. По лесу раздались скрипы и вздохи обмерзающих деревьев. Подсыпав в кормушку пшена для голодных синичек, я любовался ими, когда они слетались к окну. Поначалу недоверчивые птицы дичились и прятались за углом кельи, высовывая оттуда крохотные головки с любопытными глазками. Потом они перестали пугаться меня, и одна синичка до того осмелела, что влетела в раскрытое окошко и села мне на ладонь. То ли она перемерзла, то ли благодарила за поддержку, после чего, посидев немного и осмотрев келью, вновь выпорхнула обратно, где у окна летали ее обеспокоенные подруги.
У родника, куда понадобилось спуститься за водой, бросилась в глаза цепочка следов, лапа в лапу, уходивших дальше вверх по Бзыби. Присмотревшись, я обнаружил, что это волчьи следы. Пройдя некоторое расстояние вдоль следов, пересекающих мою снежную поляну, я обнаружил другую нитку таких же следов, метрах в ста повыше. Здесь они шли в обратном направлении. Словно акулы вдоль побережья, волчья стая вечером двигалась вверх в горы, а утром возвращалась сверху, разыскивая стада серн.
Но на этом моя робинзонада не закончилась. Спустя неделю, ранним утром у порога я заметил следы крупных кошачьих лап и струйку желтой жидкости на снегу. Отпечатки вели к большому буку, отмеченному такой же струйкой, огибали поляну и уходили в низовья ущелья. «Рысь! Ах ты, проказник, отметил мою келью! — рассмеялся я, но на всякий случай осмотрелся вокруг. — Теперь не погуляешь спокойно по лесу. Жаль…» Пришлось податься в келью. После чудного звездного Рождества унылый волчий вой терзал по ночам своей безысходностью.
Пребывание в молитве примирило душу со всеми обстоятельствами, которые прежде казались угрожающими, а теперь стали выглядеть вполне естественными. Лесные дебри жили своей жизнью, сокровенной и скрытой от глаз людей, как и до моего вселения на уединенную Грибзу, и будут жить точно так же, когда меня не станет. Ощущение полного единства с этим изначально слаженным бытием чистой природы, частью которой являлся и я, переполняло душу. Но вместе с молитвой в это всеединство жизни входила некая удивительная гармония духовного покоя и кротости, изливающимися из беспредельной любви милующего Бога, хранящего хрупкую красоту этого мира в Своих ладонях. Сердечная молитва непостижимо сочеталась с этой умиротворяющей благодатью Божественного присутствия, особенно ощутимого в литургиях. Помню мягко сыплющиеся шлейфы морозного снега с молчаливых пихт, легкое поскрипывание наста под ногой и терпеливое, почти бесконечное ожидание проглянувшей, словно крупная светлая точка, долгожданной звезды в Рождественский вечер сочельника. Пришедшее за тем Рождество Христово, а также Крещение Господне на всю жизнь остались в памяти как удивительные, несказанно благодатные праздники среди горного безмолвия.
Побуждаемый непосредственным опытом действия непрестанной молитвы, я начал вести записи в тетради, чтобы сохранить все, что происходило с молитвой и со мной в заповедных бзыбских лесах:
«Живя на земле, живи как на небе — без всяких привязанностей и в непрестанной молитве.
Каждый раз молись так, как будто впервые, или молись так, как в последний раз.
Созерцать Бога не всегда возможно, а умолять Его можно всегда.
Хорошо умолять Бога о прощении своих грехов, тогда помыслы осуждения исчезают, как чуждые этому деланию.
Вся духовная борьба идет за смирение и терпение, а когда приходят смирение и терпение, то с ними приходят внимание и молитва.
Гибельно для уединения судить о людях или слушать о них пересуды, ум надолго теряет внимание и молитву.
Если думать о мире, не избежать горечи, а если о Боге, — сладости.
Умными полон ад, а добрыми — рай.
Хочешь быть умным? Изучай книги. Хочешь быть добрым? Молись.
Обдумывания и размышления — для жизни по телу, а вера и молитва — для жизни по Богу.
Саможаление в пост — значит жалеть свою злую волю и дурные привычки, которые ведут с нами беспощадную войну и препятствуют молитве.
Произноси одну молитву так, как будто до нее и после нее никогда не молился, в ней заключаясь целиком. Только так молитвой открывается сердце…»
ЖЕНСКИЙ СКИТ