Птицы небесные. 3-4 части

Братья стали готовиться к спуску на Решевей. Мальчик ни за что не хотел уходить, прося оставить его жить на Грибзе вместе со мной.

— Батюшка, мне нравится быть отшельником! Вы увидите, я смогу, — говорил он, чуть не плача.

— Ваня, мы уходим с отцом Филадельфом высоко в горы. Там тебе быть опасно. Отшельником станешь, когда школу окончишь. А сюда придешь со мной в следующий раз, хорошо? — уговаривал я приунывшего друга.

— Да-а-а, следующего раза, может, не будет… Это вы так говорите, — протянул он уныло.

— Откуда ты знаешь? Бог даст, мы же не расстаемся навсегда…

Этот довод победил уныние мальчика.

— Ну ладно, отец Симон, я вам верю!

Неделю мы с иеромонахом рубили толстые ветки замшелых кустарников, пробивая скрытую тропу в верховья Грибзы. За эти дни Филадельф мне нравился все больше и больше своей внутренней чистотой и сокровенной красотой целомудренной души. При работе с топором он проявил упорство и настойчивость, удивившие даже меня. Кавказ ему сразу стал родным, словно он всю жизнь провел в горах.

— Отче, а топор ты ловко в руках держишь, видно, не впервые? — спросил я, удивленный тем, что мне не удается догнать его в работе.

— Я же вырос в деревне. С отцом много поработал, сами дом срубили. Мне бы на Грибзе келью построить: очень здесь нравится. Эх, времени до зимы немного осталось… Может, сейчас начнем валить стволы, не будем откладывать это дело до весны, правильно, отец Симон?

Я согласился, поскольку моя предстоящая поездка в Россию внушала мне серьезные опасения, что до конца осени не успею вернуться на Псху. В азарте работы мы успели заготовить достаточно бревен на половину венцов для кельи отца Филадельфа, пока затяжные дожди не согнали нас вниз на Решевей.

В скиту инок продемонстрировал нам первые успехи в обучении коня:

— Наш Афоня смекалистый, уже под седлом ходит…

— А можно проехать? — не утерпел я.

— Можно, только недалеко. Вдруг понесет… — осторожничал капитан.

— Евстафий, я же ездил раньше и лошадей немного знаю. У самих белая кобыла была в Таджикистане, — привел я свои доводы.

— Так то кобыла, а это — конь! — Он ласково потрепал коня по морде. — У меня на них чутье есть. Если в глазу у коня синий огонь, значит, он дурной, бешеный… А этот, у, дурачок! — Евстафий потянул жеребца за узду, когда тот мотнул головой, ловя губами его руку. — Этот у нас нормальный…

Я сел в седло и выехал за калитку. Словно в далекой юности, мы помчались по лесной тропинке, раскидывая в стороны опавшие рыжие листья. Афон легко слушался команд и своими повадками показывал, что он понимает человека. Проскакав километра полтора, я повернул обратно. У калитки, за которой маячило лицо Харалампия, меня ожидал встревоженный инок:

— Отец Симон, так далеко даже я не ездил…

— Ладно, Евстафий, не бурчи… Молодец, обучил коня! А вот как он под плугом будет ходить?

— Это сложно, батюшка. Всю зиму придется учить. Надеюсь, до весны что-нибудь получится, — осторожно ответил он. — Зато грузы на нем уже можно возить!

— И то слава Богу! Отвезешь наши рюкзаки на Псху? — Евстафий вспомнил, что мне предстоит поездка в Москву, и опечалился. — Ну, это же не скоро? Месяцок-то побудете?

— Побуду, но хочу с отцами на Пшицу сходить. Еще одну церковь хочется там заложить, как батюшка благословил. Ты пойдешь с нами?

Инок задумался:

— Пойти-то хочется, но надо с конем остаться. Считайте, у нас еще один человек добавился, а я как бы к нему приставлен…

— Отец Симон, у меня груз лежит на Псху: печка железная и еще кое-какой инструмент. Поможете на келью забросить? — Харалампий весь ушел в свои келейные дела и теперь ожидал от нас помощи.

— Как, отец Евстафий? Теперь-то уж конь действительно пригодится, поможем?

— Это можно, хоть сейчас, — добродушно ответил капитан, похлопывая по крупу коня.

Обрадованный строитель кинулся обнимать Евстафия:

— Мне еще несколько бревнышек нужно из лесу подтащить. Срубить-то срубил, а забрать не могу…

Несколько дней мы занимались кельей нашего друга вместе с Афоном, когда конь прошел настоящую проверку на подтаскивании бревен волоком. Эта работа оказалась для жеребца непривычной — он пугался и путался в постромках. Здесь я впервые заметил, как нервничает капитан: лицо его побледнело, он переживал больше своего подопечного.

— Евстафий, спокойнее, ты же так еще больше коня пугаешь! — пришлось мне сделать замечание иноку. Тот стойко промолчал.

Настали чудесные тихие осенние дни. Жара ушла, и солнечное тепло приятно грело лицо. Сладковатый запах опавшей листвы наполнил окрестности. Давно подбирался я к Пшице, и теперь, похоже, все устраивалось как нельзя лучше. Наш Афон повез самые тяжелые рюкзаки: мой, с богослужебными книгами в молочной фляге, и Михаила — с продуктами: лущеной кукурузой и красной фасолью. Отец Евстафий довез наши рюкзаки до Псху и попросил отпустить его обратно, сославшись на то, что конь молодой и устал за эти дни. Большим палаточным лагерем мы заночевали на лугу в пойме Бзыби. Дальше быстрая река, заворачиваясь в воронки, с шипеньем срывалась с гранитных глыб в узкое горло темного каньона.