Птицы небесные

— Мне всегда жизнь в этих домиках казалась такой тихой и уютной, — мечтательно произнесла Зоя. — Но, Катюша, а как вы мылись? Ведь в таких домах нет даже водопровода, не говоря уже о душе.

Грохнул такой дружный смех, что Зоя поморщилась и заткнула пальчиками уши.

— Я рос в тесной казенной квартире и мечтал о таком доме — просторном, с печкой, садом, — сказал Колесников. — Какая здесь тишина и нега, даже днем. Вот в таких условиях должны жить и работать люди, а не в грохоте и дыме выхлопных газов.

Воцарилось задумчивое молчание. Все как будто слушали тишину и соглашались с шефом, что жить на такой полудеревенской улочке в деревянном домике замечательно. Какой он, оказывается, неисправимый романтик. Любознательный журналист, много ездит по стране, наблюдает, описывает жизнь, но сам, как видно, никогда не жил в таких условиях.

— Это все мечтания, — вдруг заговорила Катя, сама не понимая, зачем она это делает. — На самом деле жизнь в провинции будничная, однообразная, очень тяжелая. Тишиной и негой можно наслаждаться три дня, потом от них с ума сойдешь. Но главное — работа. В районке честный и талантливый человек просто не уживется и будет писать о детских утренниках в школе. Попробуй он заикнуться о местных безобразиях, произволе начальников — его сожрут с потрохами и выгонят с работы. У нас в провинции царит настоящее рабство — феодальное, допотопное.

— Это правда, — согласился Колесников. — Но и в Москве нет свободы печати. Вы сами, Катя, в этом убедились прошлой зимой. Даже я не сумел пробить ваш материал.

Разве можно сравнивать столицу с нашей глубинкой? — упорно возражала Катя. — Рабство и изматывающий труд. Чтобы прокормиться, у нас нужно держать хозяйство и огород, потому что в магазинах нет ничего, кроме сахара и килек. За хлебом, молоком километровые очереди с утра…

Катя в сердцах выговорилась и ужаснулась. Вокруг нее неодобрительно молчали. Все обожали шефа, и никто не посмел бы не то что возражать ему, но и просто не соглашаться. Что на нее вдруг нашло, ругала она себя. Целый год выстраивала свои отношения с Колесниковым. Ей казалось, она сумела немного приблизиться к нему. И вот все рухнуло из-за ее несдержанности и дурного языка.

— Мне нравится ваша горячность, Катя, — вдруг заговорил Колесников. — Рабство — может быть, слишком сильно сказано. Но определенная несвобода, давление условностей, начальства — они есть повсюду. Одни покоряются, приспосабливаются. Другие не теряют способности к сопротивлению всю жизнь. У меня много друзей-журналистов из глубинки, умных, талантливых. Они ухитряются говорить правду, спасать людей от произвола, разоблачать махинации местных воротил. Жить им нелегко. Я уважаю их за то, что в любых условиях они делают свое дело и сохраняют человеческое достоинство. Свобода и несвобода — это особая тема. Мы еще об этом поговорим.

Поначалу отношения с Филей не складывались. Он должен был снимать монастырь строго по ее сценарию и указаниям, но то и дело впадал в самодеятельность и импровизировал.

— Ты всего лишь оператор! — вскипала Катя. — Изволь снимать то, что я прошу. Когда у тебя появится замысел, никто тебе не запретит его воплощать по собственному разумению. Но во время практики ты должен учиться снимать по чужим сценариям.

— Зачем тебе эта груда кирпичей? — сердито спрашивал Филя.

— Затем, что через год на этом месте ты снимешь новенькую часовню.

— Ты ничего не смыслишь в нашем деле, а самоуверенно даешь советы. Эту груду я сниму и через год на любой стройке, — унял ее Филя.

Но Катя обвиняла его в излишней самоуверенности и страдала, потому что этот упрямый осел портит ее материал. Вечером они, по обыкновению переругиваясь, возвращались под крышу своего временного пристанища и наткнулись на шефа. Колесников курил на лавочке, мечтательно поглядывая на деревенскую улочку и багровый диск солнца, готовый вот-вот взгромоздиться на крышу соседнего дома.

Закат был так хорош, что Катя с Филей тоже невольно залюбовались и опустились на лавочку рядом с Колесниковым.

— А вы воительница, Катя, — улыбнулся он.

Катя восприняла эти слова как похвалу.

— Это слишком мягко сказано, — не выдержал Филя. — Тиран в юбке, Навуходоносор…

— Ваши родители до сих пор живут в том доме с наличниками, где вы выросли, или перебрались на частную квартиру? — вдруг спросил Сергей Петрович. — У них есть какое-нибудь хозяйство?

Катя удивленно посмотрела на него. Интерес к ее жизни почему-то тронул девушку. Если Наташа играла только на сцене или перед кинокамерой, то Катя в жизни могла сыграть любую роль. Но хозяйственную девушку, умеющую растопить печь и приготовить обед, ей не нужно было изображать. Она была такой на самом деле» хотя домашнюю работу Катя всегда ненавидела.

Первый раз она затопила печку лет в семь. Схоронили бабушку, и Катя впервые осталась вечером одна. Было холодно, неуютно. Мать возвращалась с вечерней смены только к полуночи. Катя могла бы пойти к соседям или к Наташе. Но она представила, как войдет мама в этот нетопленый дом, голодная, усталая, и как ей будет тоскливо и одиноко.