Птицы небесные

Их родители дружили со студенческих лет. Они с Машей были знакомы с раннего детства, учились на одном факультете. Это была любовь-дружба, любовь-привязанность двух созвучных людей. Он никогда не чувствовал себя с ней одиноким, непонятым. Именно на это жаловались его друзья, женившиеся якобы по страстной любви.

У Машеньки с детства было больное сердце, и он самозабвенно ухаживал за ней, оберегая от перегрузок быта и излишних волнений. Кое-кто из друзей откровенно сочувствовал ему. Но Колесников вовсе не приносил себя в жертву. Годы, прожитые с Машей, он вспоминал с теплотой и благодарностью. Когда она умерла, он почувствовал себя окончательно обездоленным: ушел последний из самых близких ему людей. Сначала он потерял родителей, а теперь жену. Ему долго пришлось учиться жить одному.

Весь вечер до темноты Сергей Петрович бродил по Вятке. Случайно набрел на развалины Трифоновского монастыря, и нахлынули мысли о Кате, о ее новой «теме». Сегодня она тоже была здесь. Реставрационные работы только начались, и вокруг по-прежнему царила мерзость запустения. Но в ней уже не чувствовалось такой тоскливой безнадежности, как раньше: у монастыря появилось будущее.

Как велика Россия, думал Сергей Петрович. Здесь тоже русские люди живут, но у них свои обычаи и поверья, праздники, которых в средней полосе не знают. Девятое воскресенье, например, день поминовения усопших. А у нас святая Радуница. И святые здесь особо почитаемые свои — Прокопий-праведник, Трифон.

Недалеко, в пригородной деревне, живет старушка — лечейка. Ездят к ней издалека. Много лет назад нашла она икону святого Трифона, обладающую якобы необычайной целительной силой. Старушка возлагает икону на голову страждущего, читает молитвы, излечивает от хворей, дурных мыслей. Колесников так и не собрался за три недели к старушке. Не только любопытство толкало его туда. Появились свои просьбы к Трифону.

Он вошел в пустую гулкую церковь. Мозаичный пол был усыпан известкой и мусором. Сиротливо белели голые стены, только над головой под куполом голубели пятна — остатки фресок. «Замажут ведь, — пожалел Сергей Петрович. — А какие лица!»

Церковь уже ожила, в ней чувствовалось присутствие неведомой живой души. «Святой Трифон! — просил Колесников. — Избавь меня от этого наваждения!» Он запрокинул голову — лики святых на куполе, казалось, взирали на него с сочувствием. «Почему же наваждение? Может быть, это дар Божий твоей обесчувственной души?» — говорили ему глаза святых. «Едва ли это благодать, — размышлял Колесников, — ничего, кроме унижений и страданий, мне не принесет это чувство».

Глава 7

Наташа еле дожила до начала занятий.

Ей казалось, что, как только начнется учеба, Виктор тут же примчится, в этот же день.

На переменах она как безумная вылетала в вестибюль: его не было.

Что могло произойти? Наташа и мысли не допускала, что Виктор способен забыть ее, полюбить другую. Ее собственная страсть была так сильна, что она могла зарядить ответной любовью даже самое вялое сердце на веки вечные.

Заболел? Сломал ногу? Лежит в больнице? Но почему не подаст о себе вестей, ведь знает, что она сейчас здесь, в Москве.

Между тем студенты уже брали в работу отрывки из пьес, начались читки, вызубривание ролей, разводка по мизансценам.

Наташа учила роль Марьи Антоновны из «Ревизора». Москалев считал, что это прямое попадание, и ждал от нее чудес. Но у Наташи доставало сил только подавать ответные реплики партнерам.

Софья, соседка по комнате, ее как могла утешала:

— Мать, да придет он, не худей ты раньше времени. На тебя уже страшно смотреть. Может, сводить тебя к экстрасенсу? У меня есть знакомый…

Эти слова были неизменным припевом к каждому выступлению Софьи. Оказалось, что она уже знает всю Москву. У нее завелись знакомые парикмахерша, мясник, кассирша на аэровокзале, милиционер, продавщица во «Власте», продавщица в «Бухаресте», косметолог. На этот предмет с Софьей водили дружбу даже старшекурсники.

Москалев пробовал встряхнуть Наташу и после всех неудачных попыток задумчиво заявил:

— Может, тебе стоит подумать о другой профессии?

…В этот день Наташа сбежала с фехтования, чтобы выплакаться в своей комнате одна-одинешенька, но благоволившая к ней вахтерша общежития встретила ее страшным шепотом:

— Там твой заявился… Я ему ключ выдала…

Наташа влетела на свой этаж и ворвалась в комнату.

Они сцепились в таком сумасшедшем объятии, что разнять их не могли, казалось бы, никакие силы.

— Поехали ко мне, — шепнул Виктор.

И она даже не заметила, как очутились на знакомой даче. Как Крошечка-Хаврошечка, влезла в одно коровье ухо и тут же выпрыгнула из другого.

Больше они не произнесли ни слова. Ледяными, дрожащими руками Наташа стала расстегивать на нем рубашку. Ее собственное платье как будто растворилось на ней. Она даже не помнила, когда сняла его, и вдруг почувствовала: губы Виктора заскользили по ее позвоночнику.