Птицы небесные или странствия души в объятиях Бога. Книга 1

Она была тем, что прежде называлось отцами «из простецов». Ее цельный, простой ум, привыкший сосредотачиваться на работе, целиком погружался в любимое дело – выращивание пшеницы в горной долине Псху, за которое Евдокия получила грамоту «Ударница труда». Когда эта простая женщина услышала об Иисусовой молитве, ее сердце и ум прилепились к этим святым словам и в быстрое время стали с молитвой одним целым. Никакие наши искренние и сосредоточенные усилия не пропадают впустую, если мы в конце концов решимся отдать их Богу. Для таких кротких и чистых душ стяжание Царства Небесного никогда не будет непосильной задачей. Легко и просто входят они в жизнь вечную, словно малые дети, оставив позади мудрецов мира сего.

Вслед за ней, недели через две, отошел к Богу наш знакомый Алексей, возлюбивший чтение Псалтири. До последнего дня старичок не оставлял любимую книгу. Сам прибрал свою комнату и койку, предупредив сына:

– Сегодня я умру. Приходите прощаться…

Для родственников это было полной неожиданностью. Но молитвенник спокойно уверял родню, собравшуюся у его постели:

– Как только вода дойдет до сердца, я отойду ко Господу…

Помочь ему никто не мог, фельдшера в эти дни не было на Псху.

Метель замела все дороги. После полудня праведник скончался, словно уснул. Кончина этих людей произвела на всех верующих большое впечатление, а прихожан в молитвенном доме значительно прибавилось. Царства Небесного вам, светлые души!

По промерзшей за ночь тропе утром я пришел на Псху для совершения панихиды над почившими. Там мы встретились с Александром, который теперь жил при домовой церкви. Абхазский отряд зачислил его в сторожа охранять ящики с боеприпасами.

– Слушай, Саша, ты бы лучше уехал в Москву! Сейчас очень плохая военная обстановка. Так ты можешь и на фронт попасть! – посоветовал я ему.

– Уеду, батюшка, непременно уеду. Только хочется мне пистолет выменять у абхазов на орехи. Мне за работу должны заплатить орехами. Достану пистолет и уеду…

Я неодобрительно покачал головой. На панихидное угощение Александр пришел пьяненький и безпрестанно просил у всех прощения.

– Ты что это, Сашка, явился на панихиду пьяней вина? – спросил у него кто-то из мужчин.

– Покаяться пришел!

Присутствующие тактично оставили нас наедине.

– Простите меня и вы, батюшка!

– За что тебя простить?

– За то, что пристрастился к вину…

– Бог тебя простит! – с жалостью ответил я. – Только все же тебе лучше уехать в Москву…

Большой радостью стало для меня приобретение старинного Добротолюбия, огромной и увесистой книги на церковнославянском языке в переводе преподобного Паисия (Величковского). Ее мне передала с хутора Ригдза православная семья, долгие годы хранившая книгу как великую ценность, оставленную им прежними монахами, погибшими впоследствии от рук НКВД. Такую книгу носил когда-то за спиной Странник, как он описывал ее в своих «Откровенных рассказах». Чтение Добротолюбия на церковнославянском языке необыкновенно услаждало душу и сердце. Ее перевод не шел ни в какое сравнение с русским текстом Добротолюбия. Но на возвышенных и созерцательных главах я засел, не в силах одолеть мудреный текст.

Весна звала нас на Решевей, куда мы отправились с Василием Николаевичем и его сыном, нагрузив на лошадь плуг и борону. Вдоль реки гулял свежий весенний ветер, сдувая с ольховых деревьев, утонувших в весеннем половодье, медовую пыльцу. Золотые облака клубами плыли над рекой, словно указывая нам путь в иную землю, где нет ни войны, ни смуты, ни скорбей. Земля словно ждала нас, освободившись от снега и дыша теплом и ароматом перепревших за зиму трав. Каждая борозда, поднятая плугом, сверкала на солнце лоснящимся глянцем пластов земли, окутанных паром. После того как мои друзья прошлись бороной по огороду, настала моя очередь мотыгой готовить грядки под картофель. Пока я сажал картофель, подошла пора сажать кукурузу, готовить грядки под рассаду огурцов, помидоров, сеять семена свеклы, моркови и зелени. Работая мотыгой, разбивая ею комки земли и утирая рукавом пот со лба, поневоле я часто ловил себя на мысли, не превращаюсь ли я из монаха в земледельца. Но успокаивал себя тем, что у меня есть келья в горах и что скоро я уйду туда, подальше от сельской суеты.