Птицы небесные или странствия души в объятиях Бога. Книга 1

После причащения больных я ушел в горы. Цветущие кусты рододендрона перекрывали тропу красивыми гирляндами. Фиолетовые, розовые и белые соцветия задевали лицо и ложились на плечи. По ущелью плыл аромат луговых трав. На лесных полянах я снимал со спины тяжелый рюкзак и становился на колени рядом с голубой речной прохладой. От непередаваемого ощущения чистоты и величия мира Божия не хотелось выпускать из рук четок. Высокие стволы пихт уходили в небесную глубь и покачивались под ветром, шумя своими заоблачными кронами. Прозрачная вода, в которой играла речная форель, отсвечивала безупречной белизной облачных громад. Келья словно ждала меня: радостно было увидеть ее стройные очертания в лесных дебрях и приложиться к кресту с иконой преподобного Сергия. Внутри церквушки стоял запах ладана и смолистый дух просыхающих пихтовых стволов. Почти все работы были сделаны, незаконченными оставались престол и жертвенник. Их я решил сделать одной длинной широкой доской, чем и занялся немедленно. Из оставшихся бревен наметил сделать небольшой иконостас с вратами. По воскресеньям я причащался запасными Дарами, неделю проводя в молитве и трудах.

* * *

Рассиялась в полнеба пихта

Звездным блеском – лампадами ночи.

И молитва течет на уста,

Слаще меда из горных урочищ.

Под псалтирное пенье ручья,

Озаряя все тропы и броды,

Разгорается ярче свеча

Пред иконой небесного свода.

От порога чуть-чуть отойдя,

На поляне стою, как в притворе.

Этот храм благодати дождя

Ожидает с далекого моря.

И к шершавой коре прислонясь,

Стану слушать, что филин пророчит.

И молитва летит, золотясь,

Под лампадными звездами ночи.

Любовь к ближним может быть только Любовью ради Бога и к Богу, обитающему в сердцах человеческих. Любовь к ближнему без Бога становится привязанностью и разоряет души ближних. Язык человеческий – ежедневное искушение, помыслы человеческие – ежедневный соблазн, страсти человека – ежедневное заклание души. Но Любовь к Богу – это ежедневное приношение сердца человеческого благой воле Божией, обуздывающей язык рассуждением, очищающей помыслы благодатью и покоряющей страсти смирением.

КОНЕЦ ВОЙНЕ, НО НЕ БЕДАМ

Господи, Ты знаешь все, мы не знаем ничего. Но любовь, которую Ты дал нам, открывает сердцам нашим, что Ты любишь нас. Поэтому предпочитаю не знать ничего добровольно, чтобы постичь непостижимую Твою любовь. Тот, кто ищет Бога, кичась своими знаниями, находит тьму. Тот, кто отвергает собственные домыслы и догадки и ищет Бога ради того, чтобы смиренно приблизиться к Нему и постичь Его так, как Он есть, обретает непреходящий свет истины.

Какие бы тучи помыслов ни закрывали умственный взор, они ничего не могут сделать с сердцем, неотрывно прилепившимся ко Христу. Лишь забвение Христа открывает им свободный вход в ум, порабощая его страхами и тревогами.

Опасаясь вертолетов и приступив к строительству кельи, мы ее спрятали под высокой густой пихтой, чтобы крона дерева сверху закрывала крышу. Северная стена избушки выходила на обрыв, под которым тек ручей. Три оставшиеся стороны кельи смотрели на огромные пихты с разросшимся подлеском из молодых елочек, буков и кустов черники. Летнее милое солнышко если и попадало в южное окошко, то только в полдень и то минут на пятнадцать. Чтобы впустить в храм больше света, я привязал к веревке камень, который с нескольких попыток мне удалось забросить на крупную нижнюю ветку пихты, закрывавшую солнце. Оттянув ветку в сторону, мне удалось добавить в келью еще минут пятнадцать полуденного света. То же самое я сделал с другими ветвями, насколько хватило веревок. Поднявшийся к вечеру ветер разрушил все мои попытки. Пришлось основательно заняться устройством просек для восточного и особенно южного окошка, которое выходило на снежный пик Чедыма, спрятанный за верхушками пихт.

На восток просеку удалось сделать относительно легко, и теперь первый утренний луч возвещал мне начало дня, когда солнечный лик заглядывал в келью. А вот Чедымский пик закрывала старая, огромная засыхающая пихта. Ее, набравшись терпения, я принялся методично пилить двуручной пилой, предварительно подрубив ствол в сторону падения. Каждый день я выходил к моему дереву, не думая о том, когда же этот мучительный труд закончится. Я решительно настроился на то, что буду пилить эту необъятную пихту с молитвой, сколько бы времени это ни заняло. Но завершение наступило быстрее, чем я ожидал. Огромное дерево начало трещать и под своей тяжестью сломалось само. Пихта рухнула в обрыв, увлекая с собой стоящие рядом деревья. Гул пошел по всему лесу, но вид открылся восхитительный: прямо в конце просеки сияла своими снежниками и острыми гранями красивая вершина. Под ней висела длинная белая лента водопада. Теперь на скамеечке напротив просеки я проводил с четками долгие летние вечера. Когда после войны ко мне в келью начали приходить гости, то эта укромная скамеечка постоянно была занята любителями молитвы и прекрасных видов.