Птицы поют на рассвете

Еще не было восьми, когда Хусто появился у гебитскомиссариата. Он медленно обошел вокруг квартала, трудно обдумывая, как быть. Все, что приходило в голову, было рискованным или неосуществимым. И все-таки надо решаться. «Так дальше нельзя, — думал он. — Каждую минуту могут сцапать».

— Документы! — Перед Хусто патруль.

Хусто развернул удостоверение так, что сразу видна была пометка и штемпель коменданта.

— Тороплюсь к оберсту…

Чувство опасности рождает удивительную решимость. Хусто взошел на ступени. С каждым шагом решимость его росла, и когда отворял дверь, он был совершенно спокоен. Но как пройти к Фернандо, как о нем спросить? Господин Роблес? А может, у него теперь другое имя, все другое? Если б знать, где его кабинет! Только это. Он медленно шел по коридору, соображая, как быть.

— Герр гауптман! — услышал он за спиной. Хусто обернулся. Он узнал лейтенанта в роговых очках. — Герр гауптман, рад вас видеть!

— О! — искренне обрадовался Хусто. Он даже обнял его. — О, Ганс!

Постояли у окна, поговорили. Генрих уже отправился на фронт, Ганс ждет от него вестей. И герр гауптман отправляется туда? Святое дело, святое дело. Ганс завидует Генриху, завидует гауптману. Право же, хоть сегодня готов уехать на фронт. Ах, эта унылая работа в тылу — она для женщин, для калек… — Лейтенант поправил очки, сползшие на короткий нос. — Но начальство ценит Ганса и не пускает его. Ганс вынужден подчиниться. Военная дисциплина, герр гауптман понимает. Тут ничего не поделаешь… Ганс, выражая покорность, опустил глаза. Помолчал. Герру гауптману нужно к герру оберсту? Ну, конечно, конечно, — соотечественники. Герр гауптман не знает, где кабинет оберста? О, битте, битте… Лейтенант показал — в самом конце коридора, дверь направо.

— А вечером в «Шпрее», герр гауптман? Надо же отметить и вашу отправку на фронт.

Хусто улыбнулся, кивнул.

Хусто смотрит на стену. Стена голая, только календарь на ней. Он с усилием всматривается в цветной лист календаря. Потом, прикрыв глаза, высчитывает. Если не ошибся, три месяца и неделя, как он здесь, в госпитале. «Ты счастливец, Хусто, — говорит Тереса, присаживаясь у его койки. Каждый день, возвращаясь с рытья окопов, заходит она к нему сюда, на Пласа де лас Кортес. — Ты счастливец, Хусто. Пуля прошла на пять миллиметров выше сердца». Тереса говорит правду. Он думает о своей роте. Думает о Фернандо. Он и сегодня спрашивает, где Фернандо, что с ним? Тереса молчит. Потом грустно-грустно произносит: «Не знаю». Тереса сказала неправду. Фернандо погиб. Он попал к фашистам в плен, его растерзали. После обеда Хусто приносят газеты. Последние, и старые тоже. Четвертушки серой оберточной бумаги. В газете двухмесячной давности глаза натыкаются на это сообщение. Тереса сказала неправду. Фернандо погиб.

— Фернандо! — Хусто переступил порог кабинета. Он вдруг почувствовал слабость. — Фернандо… — взволнованно повторил он.

Фернандо посмотрел на Хусто. Похоже, не удивился его приходу. Он положил руки на стол, сцепил пальцы. Глаза его не двигались, темные, утомленные. Он молчал.

— Салюд, Фернандо! — Хусто не мог говорить, у него пропал голос.

Фернандо молчал. Глаза все еще были как замороженные.

Захваченный нахлынувшей радостью, Хусто не замечал отчужденности Фернандо.

Потом, успокоившись, спохватился: почему же он молчит и глаза пустые? Хусто встревожился. «Может быть, тоже взволнован, никак не придет в себя — такая встреча…»

— Мы как-то потерялись… — услышал Хусто свои слова. Он сел на стул против Фернандо. — Что произошло с тобой после того, как нас разбили? — Он говорил с тяжелыми паузами, и паузы эти давали возможность постепенно вносить смысл в его речь. — Ты же попал в плен. Я читал в газетах. Да, да, я читал в газетах. Как же тебе удалось спастись, Фернандо?

Глаза Фернандо закрылись, словно обдумывал что-то очень важное. Потом разомкнул веки, опустил глаза, и Хусто уже не видел их выражения.

— Столько прошло лет! И каких лет, Фернандо. Помнишь мост под Мадридом? Как мы взорвали его — русский Кирилл, ты, я! А Карабанчель. Потом Каса-дель-Кампо, атака на рассвете? Еще Тереса приходила ночью… Помнишь? Ты еще сказал: «божья матерь»… Ты должен помнить это, Фернандо…

Хусто показалось, что ощутил запах той ночи, вкус сыра, который нащупал в кармане, услышал шорох воды и шум ветра.

— Помнишь, санитары уносили меня за Мансанарес? — Хусто возвращал Фернандо в прошлое. — А потом — госпиталь. Рана та зажила. Были у меня и другие раны, те тоже зажили. Раны на теле сущие пустяки, Фернандо. Я в этом убедился. А тебе не приходилось убеждаться в этом?

— Так вот, Лопес. — Фернандо разжал пальцы. Он остро взглянул на Хусто.

Лопес? — покоробило Хусто. Разве они не друзья больше? Значит, что-то развело их в разные стороны? Просто Фернандо не уверен в нем, может быть, предполагает, что он подослан к нему. Он развеет его сомненья!