Птицы поют на рассвете

— А ты? — взглянул Кирилл на светлоглазого с жесткими курчавыми волосами, видневшимися из-под шапки.

Спокойным движением расстегнул тот гимнастерку, грязную и рваную, залез рукой под нательную рубаху, достал партийный билет и передал Кириллу.

— Так, Натан Коган, — вернул Кирилл партийный билет. — Расскажи-ка. Кто? Откуда?

— Я из Черкасс. Такой зеленый-зеленый город на Днепре. — Натан умолк, словно внутренним взором окидывал город свой на Днепре. — Работал на бойне. Потом сдал экзамены на истфак Киевского университета. Хотелось, знаете, учиться. Был уже на четвертом курсе, когда Гитлер сбросил бомбы. Я сложил книги, понял: кончился мой университет, я уже солдат.

— В плен вместе попали? — показал Кирилл на Плещеева.

— Вместе.

— Ну, он был контужен. А ты?

Голова Натана чуть склонилась, словно отяжелела от возникших в ней страшных воспоминаний. Ему показалось, что и слова не произнесет, и вдруг с удивлением услышал, что говорит. Немцы зашли батарее с тыла. Артиллеристов, верно, не успели вовремя предупредить, чтоб оставили огневую позицию. «На войне, сами знаете, такое бывает…» Немцы ударили прямой наводкой. Весь расчет орудия погиб. Вот только командир батареи, контуженный и раненный в бедро, и он как-то уцелели. «Когда увидел, что немцы окружают нас, снял с орудия замок. Успел бросить в кусты. А тут уже и немцы…»

Видно, не сразу хватились караульного. Выстрелы — они уже по тем, кто выжидал, как обойдется со смельчаками, и позже кинулись на проволоку. Все-таки успели выбраться в лес. Они идут лесом, идут на восток. Четыре пехотинца, два танкиста, связист, два артиллериста — Плещеев и он. Плещееву еще трудно. Натан и один из танкистов — у него почерневшее от ожогов лицо — поддерживают Плещеева. «Ничего, — думает Натан, — день-два, и выправится…» И надо же, натыкаются на заслон. Вечером. Огнем загоняют их в камыши, в болото. Долго слышат они выстрелы и уходят в сторону от них. Всю ночь идут почти наугад. А утром — смотрят — их пятеро. Нет двух пехотинцев, нет связиста, нет танкиста с почерневшим лицом. Впереди мост. Мост через болото. Надо поворачивать, пока на мосту не заметили их. Обратно? Обойти болото и дальше — на восток? Чем ближе к фронту, тем труднее будет. Это же ясно. Решают: на север, в Полесье. Идут, идут. По очереди заходят в деревушки, в маленькие, в самые затерянные — поесть, погреться. И еще болота, и еще леса…

Захарыч, Плещеев и Натан уселись на нижних нарах. Прасковья Сидоровна подбросила дров в печку. Печка накалилась докрасна, и коленчатая ее труба сверкала в землянке, как остановившаяся молния. Лицо Прасковьи Сидоровны, только что такое мертвенное, разрозовелось от тепла.

— Прятались в лесах, и — все? — Кирилл закинул руку на затылок.

Плещеев и Натан переглянулись: кому говорить?

— Нет, не все, — дрогнул в обиде голос Плещеева. — Добрались мы до партизанского отряда…

— Там бы и остались. Или, думаете, наш отряд счастливей?

— Остались бы…

Натан повторил слова Плещеева:

— Непременно остались бы. Как раз отряд брата Захарыча. Хороший был отряд.

— Ну? — задумчиво сказал Кирилл.

— На засаду наскочили, — продолжал Натан. — Дрались мы крепко. Но нас было мало. Почти все погибли. Меня ранило в руку. Те, что уцелели, рассыпались. Отряда уже не было. Нас с Плещеевым раскидало, кого куда. Полтора месяца один прятался я в лесах, жевал листья, иногда попадалась дикая малина. Тут и зима подошла. А на одном хуторе опять с лейтенантом встретились. Случайно.

Натан поднялся с нар.

— А командир отряда? Садись, садись…

— Народ рассказывал, что раненого, полумертвого командира нашего повесили.

В землянку вошел Левенцов. В полушубке, в серой смушковой шапке, которую подарили ему в каком-то селе. Будто мороз посеребрил на шапке волнистые узоры, и от нее исходил холод. Он остановился у дверей, слушал Натана.

— Когда, говорите, разгромили отряд? — сделал он шаг вперед.

Натан ответил. Он с интересом посмотрел на Левенцова.

— Из плена давно бежали? — как бы невзначай спросил Левенцов. Но глаза его внимательно следили за Натаном.

Натан сказал когда.

Левенцов продолжал расспрашивать. Он взглянул на Захарыча:

— Далеко этот хутор, где все вы встретились?

— Километров тридцать, — сказал Захарыч.

— А как тот хутор называется? Я все хутора и вески тут знаю.

Захарыч назвал хутор.

— Есть такой. Если входить в хутор через сад, то там заваленная криница будет. Верно?

Захарыч кивнул.

— Видишь, как у нас? — Глаза Кирилла смеялись. Он заметил, как после первых же вопросов Захарыч нахмурился. — Вроде экзамены…

— А я-то думал, экзамены будут позже… Когда автомат получу… — мрачно сказал Захарыч.

Дверь открылась, в холодном белом дыму появился Ивашкевич. Точно преодолевая препятствие, сделал два шага, отделявшие его от входа, приветливо кивнул всем.

— Новые, — сказал Кирилл, хоть это и так было понятно. — И земляк мой оказался. Вот тот, видишь, с бородой.

— Теперь он всем земляк, — откликнулся Ивашкевич.

— Уж поискали по лесам, — сказал Захарыч, успокоившись. — Пока найдешь вас…

— Если б легко было найти, — ухмыльнулся Ивашкевич, — нас бы давно — того…