Птицы поют на рассвете

Хутора остались в стороне. Он спустился в овраг, как жилами, перехваченный ивняком. В нос ударил крепкий запах земли. Коротыш вырезал прут — он любил, шагая, прутом похлестывать по траве, со свистом рассекать воздух…

Ливень хлынул внезапно, во всяком случае так показалось Коротышу; он не заметил, как быстро нагребал ветер облака над его головой, как потемнел воздух. Ливень был молодой и скорый. Он смывал с деревьев пыль, смывал с земли тени, а когда солнце остановило поток с неба, тени проступили снова, но теперь они были прохладней и мягче.

В сумерки Коротыш миновал Ясный лес. Подошел к речке, в лицо ударил холодный дух вечерней воды. Вода сильно пахла, в ней кипел ветер весны. По кладке, обомшелой и скользкой, перебрался на другой берег, поискал камень, на котором сидел прошлый раз, возвращаясь в лагерь. Поджав ноги, уселся лицом к речке. На ощупь достал из котомки хлеб и сало.

Поел. Зачерпнул ладонями воду. Выпил. Еще зачерпнул. Потом вытер руки об штаны. Закинул котомку за плечи и, постреливая прутом, пошел дальше.

На лужке между лесом и хутором, где живет Саринович, остановился, нашел тропку. Она уходила в траву. «Теперь прямо на дубки».

Саринович приехал домой, чтоб отметить свое пятидесятилетие. Друзей и родственников собралось много, было шумно и весело. Два полицая охраняли дом Сариновича.

Полицаев Коротыш и не увидел. Неслышно открыл калитку и лишь тогда понял, что у Сариновича гости. «Пустое, выходит, дело, — огорчился Коротыш. — Придется возвращаться ни с чем». Хотел незаметно ускользнуть. Но перед ним возникли полицаи.

— Кто такой?

— Никто.

— Как это — никто?

— Сбился я…

— Чего вы там? — узнал Коротыш голос Сариновичихи. Похоже, с крыльца.

— Да вот заблудился тут…

— Кто ж это на чужом дворе заблудился? — приближался удивленный голос Сариновичихи. — А, вот кто!

— Пустите, — вырывался Коротыш из рук полицаев.

Саринович, видно, услышал шум во дворе и вышел. Вышел и кое-кто из гостей. До Коротыша донеслись их голоса. Саринович, уже охмелевший, подошел к нему, зажег карманный фонарик.

— Пустая паника, — крикнул Саринович гостям на крыльце. — Хлопчик.

— Да пустите, — метался в руках полицаев Коротыш.

— Ну, ну, — взял его за плечи Саринович. — Пустим. Не солить же тебя.

— Гони ты его ко всем чертям, — сердилась Сариновичиха. — Куда ведешь в хату?

— Чего там! Тащи сюда! — весело гаркнул пьяный бас.

— Да пустите! Заблудился я…

Саринович и еще кто-то подхватили Коротыша и повели в дом.

— Ну, бери рюмку. — Мутные глаза Сариновича чего-то искали. — Поздравляй.

— Поздравляй! Поздравляй! — орали гости. Все налили себе вина.

Коротыш молчал.

— Бесово отродье, — поставил Саринович рюмку на стол и наотмашь ударил Коротыша по лицу. Тот подался назад, но устоял.

— Так, может, он от партизан? Может, он наводчик? — высказал догадку тот же пьяный бас, и схватил Коротыша за уши и поворачивал из стороны в сторону.

— Я заблудился, — еле слышно произнес Коротыш. — Мне через Ясный лес, боязно ночью.

Тут только Сариновича осенило: а и заговорить может, плохо тогда. Скорее кончать.

— Ну, заблудившийся, пойдем, — толкнул он Коротыша в спину. — Пойдем, на дорогу выведу. Микола, дай пистолет.

Все возбужденно зашумели.

Саринович повел Коротыша к выходу. Вместе с ним двинулись еще двое-трое.

— Ой, я на такое смотреть не могу, — успел Коротыш услышать у дверей взвизгнувший голос Сариновичихи. — Подальше куда отведите…

Два выстрела покрыли шум. Сариновичиха запоздало заткнула пальцами уши.

Лучше бы взял Коротыш автомат в этот раз.

Кирилл вспомнил: «Когда у меня в руках автомат, хоть кого уложу…»

— Значит, Саринович и баба скрылись? — смотрел он на Захарыча, только что вернувшегося из разведки. Кирилл кусал губы — признак бушевавшей в нем ярости. — Скрылись?

— И дом заколотили, — сказал Захарыч. Лицо у него хмурое, гораздо более хмурое, чем обычно. Оголенные до локтей руки покрыты ссадинами, сапоги облеплены грязью.

— Найдем, — уверенно произнес Ивашкевич. — Я его судил, мне и приговор приводить в исполнение.

51

Трудное и доброе лето сорок третьего года… Ветер победы принес и сюда с Волги и Дона, с берегов Днепра, с Курской дуги радость и надежду. Скоро Синь-озеры перестанут быть глубоким тылом противника, и партизанские отряды столкнутся с отступающими неприятельскими частями. А пока по железным и шоссейным дорогам усилилось движение гитлеровских войск на восток. Что-то напряженное, нервозное чувствовалось в этом движении. Плохо немцам на фронте, это Кирилл знал, плохо должно быть им и здесь. Товарищ Кондратов радировал: воюйте и побеждайте. «Мы и побеждаем», — размышлял Кирилл. Победа народа — это и тысяча маленьких побед, вот таких, как взрыв бомбового склада за озером, как Шахорка и Черный Брод, как «Шпрее» тоже, и граната Плещеева, и Петрушково минное поле, и поединок Михася и Толи Дуника с гитлеровцами…