Птицы поют на рассвете

Ивашкевич бросил на Кирилла беглый взгляд, губы его тронула короткая усмешка: «Умеет же носить лохмотья…»

— Зато вид у тебя… Немец встретит, и тот пожалеет. — Ивашкевич поправил автомат на груди.

Немного позади, держа оружие наготове, тяжело и прочно ступал Паша.

Вышли они в шесть утра, на поиски подпольного обкома партии. Алеша Блинов, передав в Москву радиограмму, сообщавшую генералу и товарищу Кондратову местоположение отряда, накормил их супом и кашей из концентратов. Сейчас было уже около двенадцати.

— Знаешь, сосет под ложечкой, — признался Кирилл. — Пожалуй, пожуем?

— А как же! — подкинул Паша, и глаза его заблестели. Он торопливо шагнул и шел уже рядом с Кириллом и Ивашкевичем.

Ивашкевич достал из глубокого кармана ватных брюк пачку галет, надорвал упаковку, извлек три галеты, дал Кириллу, потом три Паше и себе вынул. Шли, ели.

Лес редел. Подошли к опушке.

Кирилл слегка раздвинул еловые ветви, выглянул. Большой луг. Видно, болотистый — осока, мелкий олешник. Дорога и вела олешником, потому и не пошли по ней, что болото, и повернули в ельник. Посреди луга стог. Стог не удивил — деревня же недалеко, показывала карта, километра два. Безмолвный, недвижный луг полон первобытной тишины.

Никого.

Ветер перебежал через луг, оставив за собой чуть пригнутую отаву, влетел в лес и лег Кириллу под ноги.

Ивашкевич отошел от Кирилла, приблизился к высокой ели, слегка высунувшейся за опушку. Поодаль, тоже под елью, плашмя растянулся Паша, и густые широкие ветви прикрыли его. Высматривали, высматривали: вдруг хоть что-нибудь да выдаст чье-то присутствие на лугу.

Никого, никого.

Солнце остановилось в бледно-белом небе. Все тени убраны куда-то. Кирилл взглянул на часы: тринадцать. «Даже восемь минут сверх». Терпение, терпение. Должен же связной появиться. Кирилл опустился на колено, раскидистые внизу елки разомкнулись и пропустили его голову, он старательно оглядывал пустынный луг. «А товарищ Кондратов сказал — к двенадцати». Может, не туда вышли?

«А вон что такое?..» — вдруг насторожился Кирилл. Он подал знак Ивашкевичу и Паше. Те повернули голову, куда указывал Кирилл. Из-за стога высунулось что-то похожее на деревянный хоботок и пошевеливалось в траве. Вот уползло, скрылось за стог. Опять высунулось, поерзало и снова скрылось. «Э, нет. Тут что-то есть…»

Потом у стога появился человек — худощавый, в картузе. Сутулясь, прихрамывая, обошел стог. «А! Деревяшка вместо ноги. Сидел, значит, за стогом, вытянув протез, конец его и виден был, — раздумывал Кирилл. — Посмотрим, дальше что…»

Человек опять сел, на этот раз лицом к опушке, привалился к стогу спиной. Вытащил из кармана флягу, приложил ко рту, развернул тряпицу. «Ест», — увидел Кирилл.

— Выхожу, — тихо сказал он.

Ивашкевич и Паша взяли автоматы наизготовку.

Кирилл шел прямо на человека с протезом. Тот, как бы не видя его, продолжал жевать.

— Ну, здоро́во, — остановился перед ним Кирилл.

— Здоро́во так здоро́во, — безразлично откликнулся человек с протезом. Кирилл оглядел его. Рыхлое белесое лицо, на котором все отчетливо видно, жидкая бородка вразброс, волосы, тоже редкие, рыжие, торчащие из-под картуза, нос в мелких оспинках, словно побит шашелем, и слегка свернут набок, глаза маленькие, пустые и непонятно, куда они смотрят и смотрят ли вообще.

«Хрен какой-то», — пожал плечами Кирилл. Не тот, наверное, кого ждал.

Он присел рядом.

— Ну, чего молчишь?

— А говорить чево? — Человек с протезом повернул к нему покривленный нос.

— А что толку сопеть в две дырки?

— А я тебя не звал, — озлились пустые маленькие глазки. — На вот… — ткнул в руки Кирилла флягу. — Хе-хе-хе… — залился неожиданным смехом.

«Что это он, ни с того ни с сего?» — покосился Кирилл. Он глотнул из фляги, поперхнулся. Крепкий самогон!

— А кто ты будешь? — искал он хоть какой-нибудь намек.

— А скажу — немец, поверишь? Так и спрашивать чево! — почесал кривоносый под бородкой. Потом осклабил желтые зубы: — А ты кто?

— Я кто? — поддразнивая, прищурил Кирилл глаз. — Не поймешь.

— Хе! Не пойму. Чево ж не понять? — И опять залился. — Дурачок, думаешь?

— А ты как думаешь?

— А дурачок всегда думает, что вумный. Хе-хе-хе… — не унимался кривоносый. — Хе-хе… — тряслись его плечи.

Лихим движением сбил картуз на затылок:

— А ты не поп?

— Узнал…

— А думаешь — дурачок! Я-от насквозь вижу. — Кривоносый опять закатился хохотом, даже захрипел. Помотал, давясь смехом, головой: — Врешь, не поп. Жулик.

— Ну, братец, на отгадку ты мастер.

— Ага. Меня не проведешь. Хе-хе… — не сдавался кривоносый.

— Это у тебя где — на фронте отхватили? — почти безразлично кивнул Кирилл на протез, стараясь перевести разговор на другое.

— Чево? На фронте? — Кривоносый даже удивился. — Не-э… На мельнице. Это у дураков на фронте отхватывают, — гнул он свое. — У вумного-от не отхватят. Вумный увернется.

— Все у тебя, выходит, делится на половину — на дураков и на умных.

— А то нет? Только не на половину. Дураков больше. Хе-хе… — снова затрясся в смехе кривоносый.

— Вон как! — присвистнул Кирилл.

Кириллу показалось, что у того в глазах мелькнула плутоватая ухмылка. «Прикидывается», — решил он.