Птицы поют на рассвете

«Попробуй найди тут лесную сторожку. Да еще вечером…» — уже тревожился Кирилл.

Передвигались молча.

Кирилл почувствовал на лице, на шее холодные мелкие капли. «Успеть бы добраться», — подумал он. Подумал почти равнодушно. Делая небо совсем черным, проступила на нем громоздкая туча и давила под собой все. Дождь тронулся сразу, частый и плотный.

Показался пригорок, издали действительно похожий на медведя, стоявшего на четырех лапах, под дождем. Одинокую сторожку лесника, скрытую старыми елями, Кирилл заметил, когда по узкой затравеневшей тропке подошел к самой двери.

Постучался. Дверь открылась не сразу.

В темном проеме стоял широкий пожилой мужчина с ружьем. Молча оглядел Кирилла и его спутников.

— Мефодий послал, — как можно дружелюбнее произнес Кирилл.

Тот, с ружьем, все еще молчал.

— Велел передать, что сено стережет…

— Заходите, — откликнулся глухой голос.

7

Дождь уже давно стучался в окна. Но Лещев только сейчас услышал, что в стекла бились струи воды, словно доносилась далекая пулеметная строчка.

— Льет, — задумчиво, самому себе, сказал вполголоса и поглядел на темное и мокрое окно. — Продолжай, — кивнул он в пепельный сумрак избы. Человек с крутым открытым лбом, с запавшими щеками, сделав глубокую затяжку, выпустил дым и закашлялся.

Он снова заговорил. Конечно, некоторые отряды какое-то время обойдутся своим запасом: патроны у них еще есть. Отряд из-под Дубовых Гряд, например, — смотрел он на Лещева. Он не спускал с него глаз, будто боялся, лишь только переведет взгляд в сторону, потеряет ход рассуждения. — Но там и бойцов мало. Правда, отряд этот ждет пополнения — вот-вот прибудут хлопцы, которых обещал обком, — тогда и в Дубовых Грядах не хватит боеприпасов. Молодежь надо сразу же приобщить к делу.

— А она уже приобщена. Если говорить о той, которую немцы собираются угнать в Германию и которую мы все-таки вызволим, — кинул Лещев. — В ней теперь столько злости! — Потом, как бы сдаваясь: — Но верно — злости нужны патроны.

— Вот и докладываю обкому. — Крутолобый, поплевав на окурок, пальцами разминал его. — Я и докладываю, что боеприпасы во многих отрядах кончились. Точнее, кончаются. Дисков не хватает. А без кругляшей автоматы нам, что немому язык. И с взрывчаткой тоже не богато. А если удастся «политическая операция», то в ближайшие дни отряды получат пополнение. Шестьсот-семьсот молодых хлопцев. Семьсот человек со злостью…

— Да. С боеприпасами и с взрывчаткой стало не шибко, — кинул кто-то. — Столько ж порасходовали!

— Немцы не хуже нас расход этот чувствуют, — шутливо добавил басовитый голос. Он доносился из угла, густо застланного тенями. — Надо бы и дальше так же расходовать…

— А тут-то и самая заковыка, — жалуясь и поясняя, продолжал крутолобый. — Самая, и говорю, заковыка: боеприпасов-то в обрез.

Изба заполнена не то сгустившимися сумерками, не то табачным дымом. Уже трудно различить лица сидевших на длинных скамьях, расставленных вдоль степ. Лещев наклонился, достал рукой шнур, дернул, и темное одеяло, собранное валиком у потолочины, опустилось и зашторило окно. Кто-то у противоположной стены приподнялся со скамьи и тоже потянул шнур, вниз скатились такие же одеяла и на двух других окнах. Лещев чиркнул спичкой, зажег лампу на столе. Ровный свет открыл избу. Человек десять-двенадцать, находившихся в ней, все в гимнастерках защитного цвета, все утомленные, казались похожими один на другого. В углу, свернутое, стояло красное знамя, помятое и выгоревшее. Там же, возле знамени, виднелись автоматы, ручной пулемет. На краю стола, покрытом полинялым кумачом в пятнах, словно большой кусок угля, чернел казан с вареной картошкой в мундире и рядом — тарелка с крупной, как градины, солью.

Голоса умолкли, словно сказано было все. Только шорох передвигаемых на месте сапог, только шумное дыхание, только дождь по стеклам.