ПТУшник

Придется доставать что-то из семейных секретов и рассказывать отцу, что я такие сны увидел недавно. Наши разговоры с ним до этих времен я давно позабыл, да и не рассказывал мне отец ничего из того, что я знаю теперь.

Ничего про историю семьи, ее украинской ветви, где немало такого трагичного случилось по жизни.

— А давай, отец, я расскажу тебе еще один сон, а ты сам сможешь оценить, насколько сны мне показывают правду.

— Давай. Расскажи. Потом я тебе расскажу, как у тебя жизнь после ПТУ пойдет, — не сдается отец, однако, он не подозревает, что я сейчас выложу ему самому.

— Приснился мне сон, как вы с дедом Романом провожаете тебя на поезд в Ленинград, времени еще несколько часов до его отправления, вы на станции Ржевусской взяли бутылочку и закуску в буфете на вокзале.

Отец смотрит на меня с немалым удивлением, и я продолжаю рассказ:

— Вот тогда дед тебе и расскажет, как он избежал лагерей после войны.

— Почему, будучи сыном расстрелянного врага народа, попав в окружение под Киевом, когда он смог добраться до своей деревни и семьи живым, прожив в оккупации почти три года, был снова призван нашими в армию зимой сорок четвертого года, однако, умудрился контуженным еще и в плен попасть к немцам, почему он не был отправлен в лагеря? При том, что работал он у фермера в Шварцвальде и освободили его американцы, когда из двухсот человек в СССР захотели вернуться только пятеро, по его рассказу.

— Почему его не осудили, хотя, обычно хватало для приговора только одного плена? А у него и ЧСВН, и окружение, и два с половиной года оккупации, потом в плен попал, да еще американцы освободили?

— Не знаешь о таком? — интересуюсь я у отца, но, он удивленно молчит.

Похоже, поражен в самое сердце моим рассказом и даже не знает, как реагировать на такие тайны семьи, которые оказались в открытом доступе теперь.

Людей, чье детство пришлось на правление товарища Сталина, на кривой козе не объедешь и тайны из груди не вырвешь, даже на смертном одре, как у моего отца.

Тем более, его родного деда расстреляли в Умани в тридцать седьмом году, по доносу, возможно, спасающих свои жизнь бригадира и председателя колхоза. Дед работал простым конюхом по профессии, правда, поляком по происхождению, а заявление на него написали украинец с евреем.

Когда на Украине открыли архивы КГБ, дед не поленился и съездил в Киев, где получил возможность ознакомиться с делом своего отца и точно узнал, кто же из односельчан написал донос.

Не знаю, пришла ли тогда жесткая разнарядка на поиск врагов народа или то, что одна из лошадей случайно сломала ногу в ничем не огороженной яме послужило поводом доноса, но, такова историческая правда. Самих доносчиков к тому времени в селе уже не проживало, как и их потомков, так что мстить оказалось некому. Но, прокатившаяся волна поджогов и даже убийств заставила новые киевские власти быстро прикрыть свободный доступ к архивам, насколько я слышал от отца.

Все свои знания я выкладываю отцу под видом приснившихся мне в одну из ночей, все из них, которые он сам расскажет мне через примерно тридцать пять лет, которые сейчас и сам еще полностью не знает.

— Так почему же деда Романа не посадили, когда он вернулся из Германии? — только один вопрос задает мне отец.

Похоже, что теперь он поверил в вещую силу моих сновидений сразу и окончательно, что мне и требуется.

— Собирались, только и у него нашелся свой аргумент. Он достал из обмотки на ноге сохраненный в плену комсомольский билет, ну то, что от него осталось. Поэтому обвинение сняли.

Отец, похоже, встревожен тем, что я знаю столько всякого из истории семьи. Сам то он мне рассказал про расстрелянного деда только через тридцать лет после крушения социализма, а сейчас просто не понимает, откуда у меня такая опасная информация взялась.

Придется ему поверить в мои вещие сны, деваться некуда.

Поэтому он пока перестает меня уговаривать остаться в школе и уходит обдумать мой рассказ.

Я же даю ему прийти в себя и очень хочу посмотреть, что отец сможет придумать для дальнейших уговоров.

Пока же ухожу гулять с Юлечкой, день на улице такой весенний, солнышко светит, хорошенькая девчонка смеется над моими шутками — что еще требуется молодому парнишке для счастья. Да и моему пожилому сознанию тоже нравится продолжать жить, даже в новом-старом теле, когда еще все впереди и никакая совесть о неправильных поступках не напоминает по ночам.

Походили по магазинам, выбор, конечно, скромненький такой везде, мало что просится взять себя в руки. Пока не добрались до магазина канцелярских товаров, там девушку привлекла солидная готовальня в красивой коробке.

— Мне такая в школу нужна, — закусила губу подруга.

Стоит солидная коробка восемь рублей, прямо такое произведение искусства, что глазам страшно. Сколько в ней разных приспособлений для работы с чертежами, я даже ни одного названия теперь вспомнить не могу, кроме пары циркулей.

— Будешь носить такую тяжесть в школу? — спросил я и тут же расплатился за готовальню с большим облегчением.