ПТУшник

Сестренка бегает на нашей ледяной горке во дворе, мешать нам не будет, нашему серьезному разговору. Надеюсь, что никто ее не столкнет снова и не врежется в нее с ходу, как в тот раз, за прошедшее время я еще пару раз основательно поучил ее обидчиков. Теперь она катается с горки, как принцесса в гордом одиночестве, желающих разговаривать со мной среди всякой мелкоты нет.

— Давайте присядем на кухне за столом, разговор у нас очень серьезный и долгий. И писать тоже придется немало.

Родители, снова ожидающие от меня новый сюрприз, с встревоженными лицами располагаются на кухне. Я приношу две тетрадки и две ручки, одну оставляю себе, вторую подсовываю отцу.

— Для чего все это? — не понимает отец, начинающий злиться, только матушка баюкает свою больную скулу и не спорит со мной.

— Минуту терпения, придется кое-что записать с моих слов, — спокойно объясняю я.

Наливаю себе стакан воды и ставлю его перед собой, как докладчик на собрании.

Смотрю на родителей и начинаю:

— Слова мои вас удивят сразу же, однако, дайте мне договорить. То, что вы услышите, нельзя никому говорить и пересказывать. Впрочем, вам все равно никто не поверит, потому что я расскажу фантастические вещи.

Смотрю на лица родителей и продолжаю, сделав глоток воды из стакана, что-то сразу горло пересохло от волнения.

— Дело в том, что с недавнего времени я вижу сны про наше с вами будущее. Далеко по времени я заходить не стану, рано это вам еще рассказывать, да и доказать я пока ничего не могу.

У отца на лице появляется скептическая ухмылка, он мне уже заранее не верит.

Ну, а кто бы поверил в такое чудо?

Ничего, мои слова будут проверены со временем, а вот про те страшные последствия для матушкиного здоровья из-за неудачно вырванного зуба им придется поверить уже сегодня.

— Зато, что могу рассказать сейчас — мы запишем и довольно подробно!

— Первое — в ноябре этого года, десятого числа, — почему-то я именно сейчас вспомнил точно эту дату, — Умрет Леонид Ильич Брежнев, генеральный Секретарь ЦК КПСС.

Даю родителям осознать мои слова и продолжаю:

— Когда это случится, вы скажете, что я просто угадал случайно.

— Второе — после него Генсеком станет Андропов, он умрет в феврале восемьдесят четвертого года. Думаю, теперь можно и записать мои слова, — говорю я сам и открываю тетрадь.

— Сынок, ты что? Такое не только писать, даже вслух говорить нельзя, — оттаивает в этот момент отец.

Я его понимаю, такие предсказания никого не оставят равнодушными.

Пусть в них нет никакой зримой антисоветчины, однако, как-то уж больно быстро мрут Генсеки вслед за Брежневым, что достаточно подозрительно.

Неужели в могучей партии сидят такие вот дураки, что выбирают будущих покойников каждый год заново?

Такие и сидят, только умные очень, сливают последних представителей старой гвардии и выводят на первые роли своего человека, который сделает всех по-настоящему богатыми людьми.

Однако, эти знания есть только в моей голове, что же могут подумать мои родители в восемьдесят втором году, когда концом социализма не то, что не пахло.

Даже думать о таком — смешно!

Крепка советская власть и еще тысячи лет стоять будет!

Да я и сам до восемьдесят восьмого года, в стенах военной системы и не подозревал о том, как может что-то радикально измениться в нашей жизни и жизни целой страны.

Даже выборы в этом году, когда наше училище должно было, казалось, в массовом порядке отдать свои голоса первому секретарю райкома, а победил все же какой-то ставленник молодых демократов по фамилии Андреев, не поколебало уверенности в Советской власти.

Ведь это хорошо, что немного власти у КПСС отнимут другие, хорошие люди, от этого станет только лучше в стране.

Даже комсорг нашего класса агитировал больше всех за этого дзюдоиста, невесть откуда вынырнувшего, расклеивал листовки на факультете, а мы ему помогали. Бесили начальника училища до невозможности своими листовками, орал он тогда, будь здоров, на дежурного по факультету и сам срывал демократическую мерзость со стендов.

Да и систему я заканчивал, абсолютно не понимая, что происходит в стране, роль партии и комсомола еще никем не оспаривалась. Во всяком случае, мы об этом не знали и, честно говоря, не собирались переживать.

Впереди — выпуск, мы лейтенанты, месяц отпуска и первые два оклада выдают в училищной кассе, целые пятьсот рублей, мы сказочно богаты.

Да, сейчас немного неловко и смешно вспоминать эти времена, однако, тогда в восемьдесят девятом все так и казалось.

А что там происходит с партией — совсем наплевать, все же ее диктатура во всем абсолютно надоела каждому нормальному человеку.

В Приморье, в самой части, меня еще избрали по инерции комсоргом цеха, вместо увольняющегося парня, на пару лет меня старше. Скажем так, просто удирающего обратно в Питере из не по-детски страшного места Приморья.

— Это, так я билет комсомольский потерял, — попробовал отмазаться я на первом собрании, тем более, что нам даже учетные карточки на руки выдали.

Раньше это служило стопроцентной отмазкой, после такого заявления никакие избрания тебе не грозят.