Публичное одиночество

Я недавно закончил съемки картины «Утомленные солнцем». И понял, что качество фильма определяет то, насколько долго можно с интересом смотреть общий план. Меня, например, интересуют не слезы, а как они рождаются. Ведь можно просто накапать на лицо глицерин…

В «Утомленных солнцем» есть куски без монтажа по восемь-девять минут. Вообще это такая мелодрама в стиле сентиментального танго. 1936 год, смесь любовного треугольника и легкого боевика. Я вместе со своей шестилетней дочкой играю одну из ролей.

Думаю, женщины на картине поплачут…

Сценарий, как и в «Урге», мы писали вместе с Рустамом Ибрагимбековым. (I, 57)

(1994)

Интервьюер:Что заставило Вас сделать картину «Утомленные солнцем»?

Я считаю несправедливым и безнравственным зачеркивание того поколения с высоты сегодняшнего дня, меня пугает разрешенность безнаказанности, когда перечеркивают судьбы людей и страны, учитывая, что за это ничего не будет.

Те люди, которым сегодня за шестьдесят, прожили жизнь, и виноватых в истории нет никого. (I, 63)

(1994)

По жанру моя новая работа – мелодрама, по смыслу и сути – картина политическая. Хотя лобового, зеркального отражения сегодняшних политических страстей в «Утомленных солнцем», разумеется, нет. Ибо я никогда не снимал и, уверен, не буду снимать картины, впрямую отражающие, защищающие ту или иную тенденцию. Как художник, я не имею права встать на чью-либо сторону.

Персонажи «Утомленных солнцем» – это как бы герои «Неоконченной пьесы для механического пианино», случайно дожившие до 1936 года. Только в чеховские времена недовольство жизнью было всего лишь безопасной интеллигентской рефлексией, а в 1936 году расплатой за эту рефлексию могла стать сама жизнь.

При этом я не хочу никого обвинять в своей картине.

С позиций сегодняшнего дня перечеркивать судьбу существующих поколений – тот же большевизм, только другого цвета. Ибо основа всякого большевизма – это беспамятство, желание иметь все «сейчас и сразу».

«Утомленные солнцем» – это не просто название, это образный знак картины, через которую лейтмотивом проходит замечательное, всем известное танго: «Утомленное солнце нежно с морем прощалось…» Слегка модифицированные строки, вынесенные в заголовок, – мы даем зрителям простор для раздумий, что (или кто) есть это «солнце», от которого так смертельно утомилась страна.

Мне бы хотелось надеяться, что фильм стоит своего названия… (I, 60)

(1995)

Интервьюер:Как и когда у Вас возник замысел «Утомленных солнцем»? Спрашиваю об этом потому, что Вы обратились к сталинской эпохе одним из последних…

В Евангелии сказано: первые станут последними, последние – первыми…

На самом деле меня давно волновала атмосфера того времени, которое я сам в силу возраста уже не застал, но обостренно воспринимал в творчестве других. Например, в произведениях Аркадия Гайдара. Возьмите и перечитайте сегодня его «Голубую чашку» – небольшую повесть, написанную с поистине бунинской чистотой и силой, и вы сквозь неизбежную советскую символику, оптимистичную бодрость финала («а жизнь была совсем хорошая») наверняка почувствуете и ощущение некой грусти, утраты, уловите щемящее сожаление о несбывшемся, которое, как писал Блок, всю жизнь волнует нас.

Моим «несбывшимся» была картина о том времени, которую я все откладывал, пока однажды не увидел обойму лент на интересующую меня тему, снятую другими. Увидел и понял: дальше тянуть нельзя. Ибо многие мои коллеги, вчера уснувшие убежденными красными, а сегодня вдруг проснувшиеся уже трехцветными, снимают точно то же и точно так же, как пятнадцать – двадцать лет назад, только, разумеется, поменяв плюс на минус: красные у них стали плохими, а белые – хорошими. А в остальном – все так же плоско, тупо, пошло, идеологично, заказно. Нам же с Рустамом Ибрагимбековым захотелось взять под защиту, что ли, то время. Не сталинизм, разумеется, мы хотели защитить, а людей, саму жизнь, которая есть бесценный дар и которая не может, не должна зависеть от произвола того, кто в данный исторический отрезок времени занимает покои Кремля.

Ваши политические симпатии каким-то образом сказались в картине?

А у меня, если угодно, нет политических симпатий. Другое дело, что у меня есть моя личная гражданская позиция, которая наверняка проявляется в творчестве, да и то, надеюсь, не прямо, а опосредованно…