Публичное одиночество

Если все это умножилось бы на пустые залы, тогда перфекционисту Михалкову впору было бы стреляться. Но я с маниакальной убежденностью полагал, что люди должны услышать меня и поверить, что в «Цирюльнике» нет конъюнктуры и трехслойной политической игры.

А почему, собственно, Вам должны верить?

Потому что я не вчера на свет появился, и народ видел мои прежние фильмы, знал мои взгляды.

А еще потому, что «Цирюльника» я снимал, как песню пел. Мы наслаждались совместной работой. Все, вся группа! Поэтому был убежден: зрители примут картину. Неужели же я разучился чувствовать своего зрителя и не в силах сделать так, чтобы всколыхнулась его душа?

И ведь всколыхнулась!

Не спорю… Но помимо зрительского признания Вам наверняка нужна была и некая общественная оценка в виде «Пальмовой ветви» или «Серебряного медведя».

Даю слово: никогда перед началом работы над картиной не думал о том, на какие награды она может претендовать.

А после ее окончания?

«Цирюльник» дался нам так дорого, что я не мог им рисковать, ставить все в зависимость от политической, вкусовой или иной конъюнктуры.

Меня ведь звали в Каннский конкурс, но я не поехал. Мне это не-инте-рес-но! Наступает момент, когда нервное, потное ожидание решения жюри становится безразличным. Оценка критики или коллег не в состоянии ничего изменить в моем отношении к фильму. Дадут или не дадут – какое это теперь имеет для меня значение?

Я ведь побывал в роли председателя жюри и на Берлинском фестивале, и на Сан-Себастьянском и хорошо знаю закулисную кухню. У меня нет морального права подставлять «Цирюльника»… Картина – не мое личное дело, это коллективный труд, а вокруг фестивальных призов и наград слишком много случайностей и политики.

Повторяю, я выиграл главное: на съемках царила уди-ви-тель-ная атмосфера братства, о которой можно только мечтать. И второе: картину принял зритель.

Чего еще желать?..

А Вы часом не устали от «Цирюльника»?!

Абсолютно нет.

В картине есть свежесть и кислород, которые нам всем так сегодня необходимы. Иначе люди не смотрели бы фильм по пять-шесть раз.

Вы хотели смонтировать телеверсию картины. До этого дело не дошло? Почему?

Я все сделал, но не могу пока получить письменного согласия Джулии Ормонд и Ричарда Харриса (таковы условия их контрактов) на показ трех серий по российскому телевидению. Но телеверсия будет, никуда она не денется.

Другое дело, что ничего не нужно торопить, искусственно подгонять. Всему свое время…

Я не знаю, что было бы с картиной, появись она, когда мы ее задумали и написали сценарий.

Это в 1988 году?

Ну да. Тогда ведь Россия еще только входила в смутное время, не пережила всей глубины падения и не ощущала тяжести предстоящего опустошения.

«Цирюльник» потому и сработал, что появился вовремя.

И это не моя заслуга – вот, дескать, какой провидец. Нет, это Господь управил.

А такой фильм в самом деле ждали. Поэтому он и через два года продолжает собирать полные залы. Скажем, в Питере, в кинотеатре «Аврора», картина выдержала тысячу сеансов, администрация хотела снять ее с проката, а люди не дали… (II, 33а)

(2001)

Интервьюер:Когда вышел «Цирюльник», Вы говорили, что вынуждены были пожертвовать многими эпизодами и даже сюжетными линиями, но они все войдут в телевизионную авторскую версию. Вы отказались от этого замысла?

Нет, не отказался.

Сейчас работаем над тремя сериями по полтора часа для ОРТ. Это будет другое кино, это будет кинороман для домашнего чтения. Как книга, которую перелистываешь неспешно, страница за страницей.

А Вы не боитесь, что романное дыхание вашего сериала сорвут рекламные блоки, без которых не возможен никакой кинопоказ?

Сейчас, монтируя этот фильм, я уже думаю о том, где рекламные блоки могут встать безболезненно. Лучше уж я сам, чем потом кто-то бездумно это сделает за меня.

Злиться на телевидение бессмысленно, нужно учиться цивилизованному общению с ним.

Довольны ли Вы тем, как «Цирюльник» прошел в мировом прокате?

Начнем с того, что он уже двадцать семь месяцев идет в нашем прокате.

Двадцать семь месяцев! Неплохо, да?